Обработка металла издревле была почетным делом и занимала заметное место в экономике среднеазиатских государств. В XVI в. бухарские и самаркандские мастера-металлисты изготовляли предметы из меди, бронзы, чугуна, железа и других металлов, а также сплавов. Извлечения из источников позволяют составить довольно обширный список металлических изделий, которые имели самое широкое применение в хозяйственной жизни страны, часть их была рассчитана на удовлетворение потребностей лишь узкого круга обеспеченного населения.
Бытовые, хозяйственные предметы
В письменных источниках мы чаще встречаем наименования дорогих металлических предметов, использовавшихся в феодальных домах, дворцах, культовых учреждениях. Имеются и отдельные упоминания об изделиях, которыми пользовались рядовые горожане. В частности, в документах, вошедших в сборник «Маджму’а-йи васаик», называются металлические изделия, использовавшиеся в домах средних слоев населения. В том числе: 30 тазов банных общим весом в 1 манн и 5 сиров, т е. вес каждого таза 0,75 кг (документ 1590 г.); ведро медное весом в дунимсир и нимча — 1,328 кг (документ 1590 г.); котел большой медный лахорский в 10 дунимсиров — 12,5 кг (документ 1594 г.); три блюда больших медных весом в 3 дунимсира и нимча, следовательно, вес каждого блюда составлял 1,526 кг (документ 1594 г.). В тот же сборник включен акт о разделе имущества, где числятся 8 блюд, два котла, один котелок для растапливания овечьего курдючного сала общим весом в 1 ½ манна, т. е. 30 кг (год составления акта не указан). Как видим, ценность металлических изделий определялась не только металлом, из которого они были изготовлены, но и их весом.
Документальные источники сообщают нам о железном затворе, замке, фонаре, вертеле, серпах и других изделиях из железа.
Широко использовавшиеся в хозяйстве лопата (одни из тех, кто занимался распродажей лопат — билфуруш, проживал в 1570 г. в Бухаре), тиша, кетмень, топор (последний имел и боевое назначение) изредка упоминаются в источниках. В числе сельскохозяйственного инвентаря, купленного джуйбарским шейхом, были четыре лопаты и два железных предмета, название которых не удалось восстановить из-за плохой сохранности текста, а по вакфной грамоте 1489 г. в списке жертвуемых имуществ числятся четырнадцать кетменей и шестнадцать лопат. Ремесленники-строители, основным инструментом которых была тиша (ахл-и тиша) упоминаются в нишане, выданном на имя главы Устода Гуляма Али. На миниатюрах XVI в. лопата, кетмень и тиша имеют такую же форму, какую они, находя частичное применение в хозяйстве, имеют и теперь.
Сравнительно часто упоминаются в письменных памятниках котлы бронзовые, медные и чугунные, разных размеров, форм и назначения: для литья свеч, растапливания курдючного сала, сиропа и т. д. Для их обозначения использовались разные наименования: патила, кудур, диг и др. Некоторые из них были очень большими. По приказу Тимурида Мирза Мухаммеда Джуки в Хорасане был отлит котел из сплава «семи металлов». Его величина была такой, что в нем (по словам Хафиза Таныша) можно было одновременно сварить мясо 300 баранов. Такие котлы, подобно котлу из мечети Ходжа Ахмеда Ясави, очевидно, изготовлялись по предварительно приготовленным моделям, с которых снимались колыбы для отливки.
Наличие гладильных дуканов и упоминание утюга «накаленного докрасна», которым один из эмиров хотел наказать свою служанку, позволяет говорить о существовании металлических утюгов и, возможно, мастеров, изготовлявших их. Согласно одному из документов, в 1557 г. два гладильных дукана располагались снаружи старой крепости Бухары.
Сельскохозяйственный инвентарь, инструменты ремесленников и простая медная посуда без какой-либо отделки свидетельствуют об использовании металлических, в частности, медных, изделий в быту довольно широких слоев населения.
Ассортимент металлических изделий, в основном использовавшихся в аристократических кругах населения (шестидесятые годы XV в.), представлен в вакфном документе самаркандского мавзолея Ишрат-хана, составленном от имени дочери эмира Сухраба Хабибы Султан в 1464 г.
Приводим список этих предметов (в чтении и переводе В. Л. Вяткина): лангард (котел) медный, большого веса в семнадцать с половиной сиров (сир — единица веса, равная 1/40 манна (батмана)) — 8,75 кг, (из расчета: сир = 1/40 манна, а манн XV-XVI вв. равен 20 кг); наила (котлообразный сосуд для разведения сладкой воды) медная, большого веса в двенадцать с половиной сиров — 6,25 кг; хуланчи (чаша) бронзовая; афтоба (кувшин для умывания) бронзовая; два стаканчика свечных бронзовых, чеканенных серебром, больших; машраба (котлообразный сосуд) с серебряным горлышком, золоченая; фонарь железный; кадильница (уд-суз) медная с серебряной насечкой; нож с ручкой из зуба с ножнами из кимухта; сафьяновый сундук, закрываемый железным затвором; две бронзовые чаши золоченые; двенадцать кандилей (канделябров) медных, из них один обработанный золотом и одиннадцать малых; мангал (жаровня) медная с железными ножками и т. д. В других произведениях нередко упоминается циркуль.
В зависимости от металла, с которым имел дело мастер, а также вида вырабатываемой продукции ремесленники делились на множество профессий, причем наблюдалась довольно узкая специализация мастеров-металлистов.
Довольно многочисленны были кузнецы (ахангаран). Эти ремесленники, а нередко их дома и мастерские, упоминаются и в Бухаре и Самарканде. Дукан вместе с деревянным айваном и открытой площадкой для кузнечного ремесла, согласно документу от 1566 г., располагался у базара внутри крепости Каракуль.
На миниатюрах, иллюстрирующих рукописи XV-XVI вв., можно увидеть изображение кузницы, где размещены горн, меха, наковальня, молоты, щипцы, тиша и т. д. Здесь одновременно работало несколько человек.
Гвозди разных форм и размеров были обнаружены в гробах при вскрытии захоронений в Самарканде. Их изготовляли гвоздари (михчегаран). Мастерские ковалей (подковщиков) (на’лбандан) в Самарканде упоминаются на старом базаре подковщиков — на’лбандан-и кадим. В городе была и улица подковишков — такачийан. Были они и в Бухаре. Мастера по изготовлению иголок (сузангаран) дали название самаркандским воротам Сузангаран и примыкавшей к ним улице. В серии документов, составленных при поступлении ученика к мастеру, имеется договор 1589 г., по которому сын Шамсуддина поступил в обучение к мастеру Устоду Мулле Мирзе Али Сузангару с тем, чтобы последний в течение двух лет обучил его искусству игольщика.
Изготовление подковы: ковка желоба для гвоздей. Самарканд, 1931 г.
На выделке ножей специализировались мастера-ножовщики (кардгар, пичакчи), изготовлявшие ножи разных форм и размеров. Один из таких мастеров, некий Маулана Абди, «известный как Пичакчи», проживал в Самарканде в конце XVI в. Один из дуканов по производству ножей находился на базаре Масджид-и Маулана Эмири в Бухаре.
Для зачинки каляма использовались особые перочинные ножи, лезвие которых было разной длины и ширины, о чем мы узнаем от Султана Али: «Я дам тебе наставление о перочинном ноже, открою сокровенные слова: лезвие его (должно быть) не длинным (и) не коротким, не узким а не широким…». В настоящее время среди экспонатов Музея истории народов Узбекистана им. Айбека имеются перочинный нож и бритвы, использовавшиеся в медицине, а также очень большие ножи с треугольным сечением лезвия, которые могли иметь боевое назначение.
В источниках упоминается слесарь — чилангар, мастер, выделывавший напильники, — сухангар, мастер, изготовлявший щипцы для снимания нагара со свечи, — микразгар и другие мастера, специализировавшиеся на изготовлении какого-либо одного предмета.
Широкий ассортимент предметов бытового и хозяйственного назначения изготовляли медники. Основной продукцией медника была посуда, разная по величине и форме: кувшины разного назначения и наименования, тазы, в том числе банные, ведра. В вакф-наме 1489 г. называются большие и маленькие медные котлы, миски, медные котелки для сиропа, медные шумовки, блюда и кувшины. В источниках упоминаются также: медные кадильница, ковшик, канделябры и другая продукция медников. Зайниддин Васифи сообщает, что лучшие образцы медных изделий украшались чеканкой. Такие изделия из меди стоили дорого и были доступны лишь богатым горожанам. Один из мастеров-чеканщиков — самаркандец Устод Камал (начало XVI в.) «обладал предельным совершенством в искусстве обтачивания металла» (методом?). По характеристике его друга, он был якобы «единственным мастером [своей] эпохи…, подобного ему ремесленника на престоле ремесла не сидело».
Отливкой изделий из бронзы занимался рихтагар. Во второй половине XVI в. в Бухаре проживал некий мастер-литейщик Устод Яр Хасан Рихтагар, который, по сведениям юридического документа 1563 г., имел свой дукан и дом, «построенный на отчужденной полосе рва».
В литературе было высказано мнение, что в Средней Азии «бронза исчезла из обихода чуть не с XIII в.», между тем в письменных источниках XV-XVI вв. упоминаются не только литейщики-рихтагар, но и значительное число изделий из бронзы.
Уникальная группа бронзовых художественных изделий, общее число которых превышало шестьдесят, и включало сосуды, на которых «чеканка сочетается с филигранной резьбой, нанесением черни, инкрустацией золотом, серебром и красной медью», была обнаружена при археологических работах последних лет в Самарканде на площади Регистан, к востоку от медресе Шир-Дор. Среди них кувшины с высокими цилиндрическими горловинами и овально-округлым туловом, котелки шаровидной формы, полые подставки восьмигранной формы, покрытые чеканкой, некоторые инкрустированы красной медью, десертная ложечка, ковш к другие изделия. Часть из них инкрустирована серебром и золотом, что выполнялось преимущественно способом холодной набойки: серебряные буквы, изображения и медные пластинки вбивали в подготовленную предварительно резцом глубокую основу; золотые буквы подписи вырезали из тонкого листового золота и набивали сверху. Все это находилось на небольшой разрушенной печи XIV — начала XV в.
Среди бронзовых сосудов, перечисленных в дарственной грамоте в пользу мавзолея Ишрат-хана, числятся бронзовая хуланчи (чаша), бронзовая афтоба, два стаканчика свечных бронзовых, чеканенных серебром, бронзовый стаканчик для свечей с узорами из золота.
Судя по данным исследователей, изготовление медных и бронзовых кувшинов и некоторых других изделий осуществлялось в XV и XIX столетиях путем спаивания элементов, каждый из которых отливался отдельно. По аналогии можно полагать, что также изготовлялась бронзовая продукция в XVI в.
Медная посуда. Бухара, вторая половина XIX в.
В приведенном выше списке предметов домашнего обихода, жертвуемых в пользу мавзолея Ишрат-хана, упоминается жаровня — мангал. Он мог использоваться для приготовления небольшого количества пищи, а также для прогревания помещения при помощи раскаленного древесного угля. Определенный вид мангала (по данным более позднего времени) был известен под названием мангал-и бухари — бухарский мангал. Им часто пользовались на базарах для приготовления пищи.
Мангал, включенный в список вакфных документов, был сделан, как сказано в источнике, из меди, а его ножки — из железа.
К более позднему времени относятся указания о чугунных мангалах, каждая часть которых отливалась отдельно, а также о мангалах из бронзы с чугунными ножками, т. е. во всех случаях мангал состоял из нескольких элементов, спаивавшихся вместе. Кувшины, обнаруженные при археологических раскопках в Самарканде, были спаяны из приготовленных врозь элементов, ручки крепились с помощью заклепок-гвоздиков.
Довольно развитым ремеслом в XVI в. было литье чугуна, которое, как сообщает М. Е. Массон, было известно в течение всего средневековья (М. Е. Массон. К истории черной металлургии Узбекистана, стр. 3, 48; Он же. К истории горного дела на территории Узбекистана, стр. 39, 47). Основными изделиями из чугуна были котлы. Котлы изготовлялись разных размеров для бытовых нужд и производства (таким был, например, «котел чугунный для литья свеч»). Из чугуна изготовлялись также светильники; среди них встречаются подвесные, украшенные ажурной решеткой. Образцы их экспонируются в Музее истории народов Узбекистана им. Айбека и Государственном музее искусств УзССР.
Среди предметов, переданных в пользу медресе Шейбани-хана, называются два чугунных котла. Один из них был разбитый и не мог использоваться по назначению и, как оговаривается в грамоте, служил для прикрытия огня. Эта деталь — негодный котел в списке вакфного имущества, не только свидетельство скрупулезности описи, но и значительной ценности предмета из чугуна.
В одном из актов, составленных в Самарканде в 1590 г. в связи с разделом имущества, оставшегося после смерти жителя местности Чуйанчи (Чугунщик) тумана Согди Калан Самаркандской округи Муллы Науруза, сына Муллы Паянда, мы находим материалы, значительно дополняющие сведения о чугунолитейном промысле в Средней Азии XVI в. Здесь упоминаются чугунолитейная мастерская и 4 манна чугуна, стоимостью в 16 танга ханских. Последнее в дальнейшем могло быть использовано для изготовления чугунных изделий. Само же название местности свидетельствует о том, что жители занимались чугунолитейным делом. Это первые выявленные письменные сообщения о чугунолитейной мастерской и занятии населения Средней Азии чугунолитейным делом, почему содержание акта с этой точки зрения, представляет огромный интерес. Следует также отметить упоминание земель Чуйанчийан в «Самаркандских документах XV-XVI вв.», что также может быть рассмотрено как факт занятия жителей этих земель литьем чугуна.
Литейщик чугуна — чуйанчи, был тесно связан с городом, где в основном реализовывалась продукция чугунолитейного производства.
Реже упоминаются в источниках предметы из стали, хотя ее обработка была известна на Востоке еще в раннее средневековье (особенной славой пользовалась дамасская сталь, отличавшаяся высоким качеством). «Булатные сабли» и ножи называются в числе товаров, привезенных среднеазиатскими послами в Московское государство. Имели применение также булатные ножи европейского изготовления.
Изделия из драгоценных металлов
Обработка драгоценных металлов была высокоразвитой отраслью ремесла, Письменные источники XVI в. упоминают о специалистах-тянульщиках узкой плоской ленточки из серебра и из золота. Одна из лавок-мастерских тянульщиков металлической ленточки-сим, располагавшаяся в Самарканде на базаре Хурдафурушан, в 1589 г. была продана «неокончательной продажей», т. е. заложена одному из «уважаемых» лиц города. В дукане имелся следующий инвентарь (терминология, использованная для обозначения, к сожалению, выяснена лишь частично): кузнечный мех, три чурбана, вероятно с наковальнями, на которых производилась обработка раскаленного металла, а также три балки-подпорки и четыре суфы. […] Инвентарь вместе с дуканом, как балки и суфы, находившиеся у входа, переходили в распоряжение нового хозяина.
Как во многих случаях, оформленных юридически и включенных в серию документов «Маджму’а-йи васаик», отныне прежний владелец дукана обязан был платить за аренду мастерской сумму в размере 6 динаров за каждый истекший день. По законам шариата это оформлялось как плата, причитающаяся за хранение новым хозяином тридцати банных тазов, седла и попоны, принадлежавших прежнему владельцу мастерской.
В Бухаре и Самарканде, где находился феодальный правитель и его пышный двор, где был сосредоточен государственный аппарат, где жили и куда съезжались купцы, было сосредоточено производство дорогостоящих ювелирных изделий. В рукописях изучаемого времени нередко упоминаются ювелиры-заргаран, специализировавшиеся на изготовлении серег, перстней, браслетов и т. п. Золотые серьги, каждая весом в три мискаля, упоминаются в одном из юридических документов, составленном в 1590 г. Золото шло на женские украшения, но и мужчины любили пользоваться драгоценностями. Любимым камнем на Востоке были бирюза, сердолик, агат — камни с магическим значением, равно как ла’л, изумруд и жемчуг, которым украшались налобные повязки и серьги.
Дорогие украшения составляли фамильные достояния и передавались из поколения в поколение. Мастера-ювелиры были особенно тесно связаны с феодальной знатью. При дворах государей и некоторых эмиров могли быть свои ювелиры. Таким был, например, Султан Мурад, мастер золотых дел эмира Шахмансура — одного из приближенных Султана Хусейна. Браслеты, серьги, кольца, выполненные из меди, бронзы и серебра дополняли праздничный наряд городских женщин среднего сословия, а также привозились в сельские местности и в степные районы.
Небольшой круг феодальной знати пользовался дорогой посудой, украшенной золотом и серебром. Золотые и серебряные бокалы и блюда нередко упоминаются в «Абдулла-наме» Хафиза Таныша, «Шейбани-наме» Мухаммеда Салиха и в других исторических сочинениях этого периода. Изображения таких предметов можно видеть на миниатюрах XVI в.
Роскошные изделия из металла, отделанные чеканкой, инкрустированные золотом, серебром и драгоценными камнями, служили предметом дарения. «Золотые» и «серебряные» бокалы были преподнесены, например, Шейбани-хану. В числе подарков, привезенных в 1585 г. послом Абдулла-хана II Мухаммедом Али царю Федору Ивановичу, называется «чаша ценинная с травами навожена золотом».
Элементы украшения. Иран или Средняя Азия, примерно 16 в. Золото, полудрагоценные камни. Из коллекции The Metropolitan Museum of Art
Организация работы мастеров
По сообщениям письменных источников, мастерские медников, кузнецов и других металлистов находились на базарах. Здесь они работали, здесь же они продавали свою продукцию.
Специализированные базары по обработке металла существовали во многих среднеазиатских городах. Торговые ряды кузнецов, медников, литейщиков котлов, подковщиков, серповщиков, целые кварталы подковщиков, мастеров по изготовлению иголок и т. д., находившиеся в Самарканде и Бухаре, сосредоточивали основное число мастерских и лавок по изготовлению металлических предметов и их реализации, а в указанных кварталах значительная часть домов принадлежала носителям названных профессий. Часть мастеров-металлистов работала на дому.
Многочисленность мастеров, специализировавшихся на изготовлении и продаже металлических изделий, позволяет считать, что промыслы по обработке металлов занимали в жизни населения городов XVI в, значительное место.
Приведенный материал свидетельствует также о довольно узкой специализации ремесленников-металлистов. Готовое или полуготовое изделие могло передаваться на обработку другому специалисту. Мастер-медник, например, сочетал свою работу со специалистом-отделочником, причем по установленным правилам, первый, если даже и умел обрабатывать свои изделия, не всегда имел право обходить второго. Подобный пример имеется в мемуарах Зайниддина Васифи. Текст Васифи позволяет полагать, что основная часть готовой продукции передавалась медником на обработку другому специалисту. Основываясь на исследовании группы медных и бронзовых изделий из Самарканда, относящихся к концу XIV — началу XV в., Ю. Ф. Бураков также заключил, что изделия медника поступали на обработку к художнику по металлу.
Перечень разнообразных изделий металлистов, а также сохранившиеся в музеях образцы свидетельствуют о довольно высоком уровне ремесленного производства в области цветной металлургии и упорном труде народных мастеров, занимавшихся ковкой, литьем и чеканкой по металлу. Переплетение рисунка с арабскими письменами требовало от мастеров особенно высокой квалификации, помимо искусности в этих случаях необходима была грамотность для умения гравировать на особо ценных изделиях изречения из Корана, стихи известных поэтов или имя заказчика, реже мастера.
При Шейбанидах обработка железа производилась прежними методами. У нас нет сведений, которые бы позволили говорить о прогрессе а области этого производства, по сравнению с предыдущим столетием. Самарканд — некогда центр производства чеканных инкрустированных изделий, хотя в следующие столетия (XVIII — начало XX вв.) и в технике чеканки, и в художественных принципах имеет много оригинальных, только ему свойственных черт», постепенно уступает первенство Бухаре. Медночеканные изделия бухарских мастеров XVIII — начала XX в. завоевали широкую славу и известность.
Среднеазиатские города были знакомы с изделиями европейских мастеров-металлистов. Наши источники дважды упоминают о ноже европейского изготовления — кард-и фаранги. В первом случае речь идет о Герате. По словам Зайниддина Васифи, он бежал из бала-хана в саду (куда его заточили), разрезав железную решетку «франкским ножом». Другой пример относится к Самарканду конца XVI в. Согласно юридическому решению от 1589 г., группа мастеров получила у некоего Муллы Баки, сына Яр Мухаммеда, ссуду в 100 танга-и хани, передав ему на хранение «булатный нож для (резки) мяса, европейского изготовления». Цена ножа определяется в одну тангу, а за каждый день хранения его должны были уплатить 7 динаров. Как известно, мусульманский закон запрещал брать проценты за ссуду денег и они взимались в завуалированной форме, якобы за хранение какой-либо вещи, принадлежавшей должнику. В данном случае таким предметом был стальной нож для мяса европейского изготовления.
Некоторые металлические предметы доставлялись из соседних стран, пример тому — упомянутый лахорский котел.
Приведенные примеры свидетельствуют как о связях Средней Азии с соседними и отдаленными странами, так и об определенном взаимовлиянии разных стран в области ремесла. Через Россию и другие страны в Среднюю Азию ввозились и изделия западных мастеров.
Предметы вооружения
Часть мастеров-металлистов специализировалась на изготовлении оружия. Значительное развитие оружейное дело получило в Самарканде — столице обширной империи Тимура, политическая мощь которой, во многом зависела от армии, для которой в специальных мастерских изготовлялось разного рода вооружение: мечи, сабли, кинжалы, секиры, боевые топоры, латы, шлемы.
С приходом к власти Шейбанидов заметная роль в войске стала принадлежать кочевым элементам, из которых комплектовалось ядро армии, состоящее из конницы.
Воины, как правило, должны были приходить в ополчение вооруженными. Описывая снаряжение войск двух политических противников начала XVI в. — Тимуридов и Шейбанидов, авторы сочинений не отмечают особой разницы между ними: те и другие были вооружены луком со стрелами, кинжалом и мечом; различные части тела прикрывались доспехами.
Основными политическими претендентами на власть в Мавераннахре в самом конце XV — начале XVI в, были узбекский хан Шейбани и потомок Тимура Захириддин Мухаммед Бабур. Первый из них, как свидетельствует поэт Мухаммед Салих, постоянно имел при себе лук с колчаном и был прекрасным стрелком из лука. Приблизительно также характеризуют авторы вооружение Захириддина Бабура. Мечом и кинжалом был вооружен, по сообщению Фазлаллаха ибн Рузбихана, племянник Шейбани-хана Убайдулла-султан, а тимуридский эмир Ибрахим Сару Минглик, сдавшийся Бабуру, в знак полного повиновения «повесил на шею меч и колчан».
Меч и лук со стрелами широко использовались конными лучниками при нападении, с помощью лука защищались на крепостных стенах осажденные горожане. «Лук у него был крепкий, стрела — длинная», — характеризует одного из эмиров Султана Хусейна Захириддин Бабур. Следовательно лук и стрелы изготовлялись разных размеров и форм. Применялись также арбалеты (самострелы) — тахш.
Стрельцы — тахшандазаи изредка упоминаются как участники военных столкновений.
Лук и стрелы продолжали играть значительную роль при боевых столкновениях и позже, когда значительное распространение получили ружья. Так, в 1519 г. продвигаясь на территории Афганистана, Захириддин Мухаммед Бабур имел в своем войске стрельцов из ружей — туфакандазов, сам же он предпочитал пользоваться луком и стрелами. Меткой стрельбе из лука, как и верховой езде, в соответствии с требованиями времени он был обучен с детских лет. Сочетание лука и стрел с ручным огнестрельным оружием объяснялось тем, что эффективность ружья в первое время лишь немногим превосходила эффективность лука.
Для ношения лука мастера готовили чехол — налучие, а для стрел — колчан (саадак). Дли ханов и султанов изготовлялись саадаки, которые делались из дорогой кожи, украшались драгоценным металлом и самоцветами. Подобные саадаки служили одним из предметов вывоза в другие страны, как и «луки с золотом» («каман-и тиллакари».
Разными по форме были изготовляемые ремесленниками щиты. Деревянные щиты могли быть сделаны тут же во время осады крепости мастерами, находившимися при войске. Изготовлялись и более надежные шиты с металлическими украшениями. Но и их иногда пронзали стрелы, особенно если были пущены хорезмскими юношами, являвшимися, по признанию современников, хорошими стрелками. «Они так хорошо метали стрелы, что не раз простреливали насквозь щит и кольчугу, а иногда даже две кольчуги», — писал Бабур.
В музеях Узбекистана, в частности, среди экспонатов и в фондах Государственного Музея культуры Узбекской ССР (Самарканд) и Музея истории народов Узбекистана (Ташкент), имеются щиты деревянные, обтянутые кожей, а также сделанные из кожи и металла. Щиты из кожи скреплялись металлической пластинкой в форме кольца, на которую часто наносился разноцветный орнамент. Большинство кожаных щитов покрашены черной краской, на некоторых имеются следы красной краски. Можно полагать, что такими же были изготовленные мастерами разноцветные щиты, упоминающиеся Хафизом Танышем в «Абдулла-наме». Хафиз Таныш говорит также о щитах рубинового цвета — ла’л. Следовательно, мастера, изготовлявшие щиты, имели дело и с красками. Некоторые из кожаных щитов — продолговатой формы, сужающиеся к центру и расширяющиеся к углам. В фондах музеев имеются и металлические щиты, орнаментированные чеканкой и насечкой. Они разных размеров. Время и место их изготовления не обозначено. Но в общем они напоминают те, которые встречаются у воинов, изображенных на миниатюрах XVI в.
В числе даров, присланных из среднеазиатских ханств, Ирана и Турции, в описи оружия и ратных доспехов Бориса Годунова упоминаются «медные, железные и расшитые шелком тростниковые щиты бухарской, иранской и турецкой работы» (М. В. Фехнер. Торговля русского государства… стр. 92).
Кольчуга и латы — джиба, сават (саут), джаушан защищали тело воина от холодного и, отчасти, огнестрельного оружия.
Обычно доспехи изготовлялись местными мастерами, но были и привозные, импортировавшиеся из других стран. По словам Хафиза Таныша, несколько верблюдов, нагруженных дербентскими доспехами — саут, прибыли в Бухару из Москвы. Упоминаются также «калмыцкая джибя» и «дербенд джибаси».
В Самарканде конца XVI в. несколько мастеров специализировались на изготовлении доспехов. В серии договоров из «Маджму’а-йи васаик», заключенных в связи с поступлением мальчиков в обучение к мастерам, имеются соглашения, составленные между мастерами — джибатаб и будущими учениками (или близкими последних, если они были малолетними). Договора были заключены в 1590 г. в Самарканде. Согласно одному из них, Мулла Тимур, сын Муллы Джан Мухаммеда, отдает своего брата Ибадуллу в обучение Устоду Мухаммед Мумину Джибатабу с тем, чтобы последний за два года обучил его брата «искусству изготовления доспехов» в такой степени, чтобы мастера этой специальности одобрили успехи Ибадуллы. Согласно второму договору, мастер Устод Науруз Джибатаб должен был по истечении четырех лет обучить своей специальности мальчика по имени Шахмухаммед, сына Устода Рамазана.
Продукция самаркандских джибатабов приобреталась военными из зажиточных слоев местного населения, а также населения других городов. В Бухаре, а возможно в Ташкенте и других центрах, могли быть свои специалисты, изготовлявшие доспехи для воинов.
Образны кольчуг сохранились до наших дней. В фондах Музея истории народов Узбекистана им. Айбека имеются кольчуги, сделанные из металлических колец, продетых друг в друга. По форме — это рубахи с короткими рукавами. В кольца воротника продеты полоски из кожи, прочной ткани или бархата, обеспечивающие вертикальное положение воротника. Костюм воина на миниатюрах XVI в. и существовавшая традиционность в выработке ремесленных изделий позволяют думать, что образцы музейных кольчуг очень близки к тем, которые изготовлялись самаркандскими мастерами.
Голову воины защищали шлемом. Он мог быть разных форм, сшитым из войлока, а также металлическим, с подвешенной кольчужной сеткой и без нее.
Тело боевых коней предводителей феодальных ополчений покрывалось броней. Часть таких доспехов доставлялась в Среднюю Азию из Европы, они назывались «фаранги» — «европейский». Воин, закованный в металл, восседающий на коне в европейской броне, упоминается как участник военных сражений и во второй половине XVI в.
К собственному имени мастера-оружейника добавляли еще одно в зависимости от вида вооружения: лучный мастер, мастер, изготовлявший колчаны, мастер по выделке стрел, мастер мечей и т. д.
Один из указов (инша), включенный в рукописный сборник «Мактубат ва аснад», дает некоторое представление о социально-экономическом положении определенной группы оружейников. Указ был выдан некоему Шейхим Курчи, который согласно инша, назначался на должность начальника арсенала. Под его началом находились мастера стрел, мастера-лучники, мастера, кующие мечи, носители особых плащей (?), вероятно, одевавшихся поверх доспехов, а также группа населения, которая «с древнейшего времени до настоящих дней» относилась к курчи. Оружейники обязаны были беспрекословно подчиняться начальнику курхана, который со своей стороны должен был заботиться «об их благополучии». Примечательно, что в тексте одновременно используются термины мастер и ремесленник. Большой интерес представляет сообщение о том, что оружейники, упоминаемые в указе, закреплялись за даругой курханы на правах дарбаста и сборы от ремесла и посевов ремесленников должны были передаваться ему.
С распространением и совершенствованием огнестрельного оружия изменяется характер рубящего и метательного вооружения. Пуля сравнительно легко пробивала доспехи, почему последние изменили форму, а позже постепенно потеряли свое значение. Однако в XVI в. еще продолжали пользоваться доспехами и щитами, какие были известны в предыдущее столетие, а лучники и после того, как стали применяться ружья, оставались опорой феодального войска.
Виды оружия наглядно отражали классовую принадлежность их носителей. Сделанные во время боя простые деревянные щиты и шиты, покрытые чеканкой и рисунками, — пример вооружения представителей разных ступеней иерархической лестницы, столь характерной для периода феодализма.
Как видно из источников, доспехи были далеко не у всех воинов. В войсках узбекских султанов, по свидетельству Мухаммеда Салиха, те, кто не имел джиба, обматывал тело войлоком. Предметы военного снаряжения, предназначавшиеся для феодальных правителей и знати, богато украшались драгоценными камнями и художественной чеканкой. Нередко, описывая феодальных предводителей во время походов, авторы письменных источников XVI в. указывают, что они были в золоченых доспехах. Так, автор «Зубдат ал-асар» отмечает, что оружие, одежда и седло одного из сефевидских военачальников «были из золота». «Из золота», по словам Хафиза Таныша, было вооружение Абдулла-хана II: в его руках был «золотой щит, на голове золотая каска», подпоясан он был золотым поясом».
Бурные политические события, развернувшиеся в связи с завоеванием тимуридских владений войсками Мухаммеда Шейбани на рубеже XV — XVI вв., нашли отражение в многочисленных исторических источниках, авторы которых принадлежали к разным политическим группировкам. В них освещаются как военные действия завоевателей, так и многочисленные межфеодальные и династические войны внутри тимуридского государства. Между тем, при подробнейшем описании военных сражений и предметов вооружения войнов в письменных источниках этого времени лишь изредка встречаются упоминания о применении ручного огнестрельного оружия. Определеннее указания об огнестрельном оружии при описании военных действий ополченцев, возглавляемых Захириддином Бабуром в 1519 г.
Более регулярное применение ружей отрядами, действовавшими на территории Средней Азии, относится к середине XVI в. Применительно к этому времени говорится о ружьях с медным стволом; такими ружьями был, например, вооружен отряд воинов из войска Санд Бурхан-хана — удельного правителя Бухары. К тому же времени относятся сведении о ружьях с железным стволом; в данном случае они были у «румийцев».
Описывая свое пребывание на территории Хорезма, Антоний Дженкинсон сообщает: «26 декабря мне приказало было явиться к королю, которому я представил грамоту русского царя…» Он «заставил меня стрелять перед ним из наших ружей и сам практиковался в стрельбе из них» (Дженкинсон. Путешествие в Среднюю Азию…, стр. 183). Из этого сообщения можно заключить, что местные ружья отличались от тех, которые были у Дженкинсона.
Усовершенствованное технически ручное огнестрельное оружие со второй половины XVI в. заняло прочное место в вооружении войск и, в частности, наемных. Отряд наемных солдат, состоящий из стрельцов из ружей, служил, к примеру, в войсках Шейбанида Науруз Ахмед-хана (Барак-хана) в тот период, когда последний был правителем Самарканда, а также его сына Баба Султана в период его правления.
Стрельцы из ружей — туфакандазы и воины, «мечущие молнии», — аташбазы, неоднократно упоминаются в составе войск узбекских султанов историком Хафизом Танышем. Образцы ружей периода позднего феодализма в настоящее время экспонируются в Музее истории народов Узбекистана им. Айбека.
Одновременно с ружьями применялись и пушки. Любопытное изложение об артиллерийском орудии, стреляющем взрывающимся снарядом, приводится в поэме Алишера Навои «Стена Искандара». По словам поэта, Александр Македонский будто бы использовал при осаде крепости пушку, которая палила по цели, расположенной на большом расстоянии. Та пушка — «на колесах медная труба» — была изобретением мудрецов, находившихся в армии греческого полководца. По словам Навои, она стреляла ядром-гранатой, сделанной из сплава ртути, бронзы и олова. Наполненный особым составом и заправленный фитилями через два отверстия шар должен был взорваться, едва коснувшись цели. Осколки шара «и ужасающая вонь взорвавшегося в шаре вещества» должны были сокрушить врага. Для метания ядра использовалось «чина вещество» — порох.
И выйдя за передний воинств ряд,
Они в трубу вкатили свой снаряд,
Спервоначалу чина вещество
На дно трубы насыпав под него.
(Алишер Навои. Стена Искандара, Соч. т. 7, стр. 143-146)
К 1525-1529 гг. относится деятельность мастера-литейщика Али-Кули. Своими успехами на территории Индии Захириддин Бабур многим был обязан ему. Меткий стрелок из ружья, умеющий вести огонь из европейской пушки-фаранги, позже он сам стал отливать пушки и метать из них «камни огромного размера». Захириддин Бабур называет Устода Али-Кули «редкостью нашего века».
Пушки, отлитые Устодом Али-Кули были разных размеров. Они состояли из двух частей: вставляемой части — таш уйн и пороховой части — дарухана.
Расплавленный металл (по определению Бабура — медь) через желобки вливался в форму, в которой отливалась пушка, затем изделию давали остыть. Весь процесс производства занимал несколько дней: сначала велись подготовительные работы, затем производилась отливка, после чего некоторое время (по Бабуру, один-два дня) выжидали, пока отлитая часть орудия затвердеет.
Незнание технологического процесса литья и несовершенство техники не позволяли мастерам быть уверенными и успешном завершении работы. Устоду Али-Кули, например, пришлось испытать большие волнения с отливкой одной из пушек. Как рассказывает Захириддин Бабур, при заполнении расплавленным металлом формы, в которой отливалась пушка, хотя она «и не наполнилась, приток расплавленного металла, лившегося из горнов, постепенно прекратился: в горнах или в металле, видимо, был какой-то изъян», отчего Устод Али-Кули впал в отчаяние и «хотел даже броситься в расплавленную медь, налитую в форму». Однако, когда форма охладилась и ее открыли «вкладная часть пушки оказалась без единого порока».
Мастера, отливавшие пушки, назывались рихтагар. При работе они пользовались подсобной рабочей силой. Они же изготовляли пушки и в более позднее время.
Бухарские и самаркандские литейщики-рнхтагары из сплава меди с оловом делали различные бронзовые изделия. В середине XVI в. в Бухаре упоминаются несколько мастеров-рихтагаров.
Пушки Устода Али-Кули часто разрывались, порой после первого же выстрела. Один из таких случаев привел к гибели восьми человек, находившихся у орудия. Вот что пишет об этом Султан Бабур: «В воскресенье Устод Али-Кули выстрелил ядром из большой пушки. Хотя ядро пролетело далеко, но пушка разорвалась на куски. Одним куском повалило толпу людей; восемь из них умерло».
Более усовершенствованным стало изготовление артиллерийских орудий к концу XVI в. Пушки стали более прочными, размеры их более или менее одинаковыми. Каждая из семи пушек, отлитых по приказу Абдулла-хана II в мечети Гаухар Шад (Герат), стреляла ядрами весом в 2-3 манна. Если в первой четверти XVI в. мастер, отливший пушку, сам же стрелял из нее, то рассказ Хафиза Таныша об одновременном изготовлении семи пушек дает основание говорить, что в конце XVI в. пушечный мастер в основном специализировался на литье орудия и лишь в отдельных случаях сам мог метать ядра.
Сведения, имеющиеся в сообщениях русских послов, свидетельствуют о довольно широком применении огнестрельного оружия в Средней Азии конца XVI — XVII в. Русский посол к персидскому шаху Аббасу — Григорий Васильчиков констатирует, что при взятии Герата войсками Абдулла-хана II в 1588 г. у узбеков были «огневой бой, и пушки, и питали».
К концу XVI а. при военных действиях в основном использовались пушки местного изготовления. Фаранги упоминаются значительно реже. Эти примеры говорят об определенных сдвигах в производстве артиллерийских орудий. Вместе с тем в XVI в. одновременно применялись: зарбузан, ра’д, занбурак, манджаник, камнеметы и другие виды орудий прошлых веков, т. е. наблюдается одновременное использование стенобитной и метательной техники и артиллерии.
В военной технике использовали также нефть. Об этом упоминается как в начале XVI в. (Мухаммед Салих), так и во второй половине столетия (Хафиз Таныш). Во время нападения с крепостных стен на неприятеля бросали горящие тряпки, пропитанные нефтью, что было для того времени грозным «оружием». По сообщениям Эгельберга, Кемпфера и Эвлия Челеби козлиные бурдюки, наполненные нефтью, развозились из Апшерона по разным странам, в том числе и в Среднюю Азию. Купцы, приезжающие за нефтью, располагались там в особом караван-сарае.
Мастера специализировались в основном на изготовлении лишь одного из видов оружия. Их мастерские в большинстве случаев располагались в торговых рядах.
В Бухаре и Самарканде существовали специальные торговые ряды и крытые базары (род пассажа) колчанщиков, мастеров стрел, мастеров, изготовлявших лук и других.
Центром оружейного дела в первые десятилетия XVI в. оставался Самарканд. Здесь специалисты, изготовлявшие мечи и сабли — тиг шамшир килич, ножи — пичак, кард, разные стрелы и луки, пики и копья — сунгу, найза, ковали разнообразное оружие для продажи и на заказ. Сабля одного из ферганских беков Нойона Кукельташа была изготовлена самаркандским мастером по его специальному заказу.
В последние десятилетия XVI столетия с переходом столицы узбекского государства в Бухару производство вооружения сосредоточивается здесь. В этом городе стала выделываться значительная часть предметов вооружения ханского войска. В Бухаре находился пороховой склад — дару-хана, помещение которого имело худжры первого и второго этажа. Хафиз Таныш описывает как неожиданно сюда попала искра и произошел взрыв, приведший к ужасным бедствиям. Склад был расположен на людном месте и во время взрыва погибло много людей, в том числе большое число ремесленников. Несколько часов в воздух взлетали обломки бревен и досок, кирпичи и камни, человеческие руки и ноги. Огонь уничтожил много торгово-ремесленных заведений.
Приведенные материалы показывают, что мастера-металлисты изготовляли продукцию на рынок и на заказ. Некоторые виды металлических предметов изготовлялись для жителей других городов (ферганец Нойон Кукельташ, к примеру, заказал себе саблю в Самарканде).
Не все ремесленники-металлисты имели дуканы-мастерские, где сами могли продавать свою продукцию.
Изделия из металла, в частности художественно обработанные металлические сосуды и некоторые виды оружия, доставлялись из Средней Азии в другие страны. В числе даров и товаров бухарского посла (1585 г.) называются «чаша ценинная с травами навожена золотом». Предметом дарения также служило отделанное дорогое оружие. В списках привезенных из Средней Азии в Россию товаров упоминаются булатные ножи, щиты, луки и стрелы. В 1585 г. царю Федору Ивановичу были поданы две челобитные от имени посла бухарского хана Абдуллы II Мухаммеда Али. В них в числе других предметов называются стальной шлем — «шолом булатный навожен золотом и травами», «сабля булатная навожена золотом, ножны хоз черный», «нож булатный рыбий зуб черен навожен золотом», «ножны булатные навожены золотом оков серебрян».
В Государственном Эрмитаже и в Оружейной палате представлены сабли и предметы конского убранства среднеазиатской работы XVII — XIX вв. Среди них «седло бухарское XVII а., деревянное, расписанное красками в виде стилизованных трав и оправленное золотом». Бухарское седло, которое «краски писано московскими», значится в описи «конского прибора» Бориса Годунова. Богато украшенное оружие имело спрос лишь среди сравнительно узкого круга придворной знати, стремившейся произвести впечатление роскошью оружия.
Некоторые виды оружия доставлялись в государство Шейбанидов из других стран. Хафиз Таныш сообщает, что в царствование Абдулла-хана II в Бухару были доставлены франкские (европейские) панцири и дербендские доспехи. Как уже говорилось, упоминаются также европейские пушки, ножи и т. п.
В проезжей грамоте, выданной 10 июня 1589 г. бухарскому и «изюмскому» послам Мухаммеду Али, Достуму и Кадишу, отпущенным из Москвы, перечислены товары, разрешенные к вывозу из России. В их числе называются подарки русского царя среднеазиатским государям: «…а с ними есмя послали к их государям наших поминков 10 кречетов да купили они 10 пансырей…». И далее добавляется: «и кречетов и пансырей с ними больше того не отпускали бы».
В последующие годы панцири и кречеты являлись предметами, которыми постоянно интересовались послы среднеазиатских правителей, прибывшие в Московское государство. «Добрых пансырей» да «немецких добрых полос сабельных» было приказано купить в Московском государстве бухарскому «торговому» человеку Ходжа Ибрахиму в 1643 г.
Из других видов вооружения, ввезенных из иных стран или производившихся в городах Средней Азии, но еще сохранявших наименование местности, где они выделывались первоначально, упоминаются калмыцкие доспехи, в которые был одет Бабур, («стрела пробила двойной лист моей калмыцкой кольчуги»), дербентские доспехи, монгольские щиты, колчаны и седла из зеленой шагрени, индийские копья и сабли, а также черкесские сабли и шашки. В связи с последним примером небезынтересно вспомнить распоряжение русского царя (1661 г.) отыскать в Астрахани черкесов, «пансырного дела самых добрых мастеров». К сказанному можно добавить, что в числе предметов, подаренных Абдулле-хану II, упоминаются хорасанские луки, которые, надо полагать, отличались от мавераннахрских.
Наши материалы не позволяют установить, произошли ли какие-либо изменения в области обработки металлов в XVI в.
Относительно времени Тимура Клавихо заметил, что мастера, выделывавшие латы, шлемы к другое оружие не умеют закалять железо и изготовляемые ими латы не обладают достаточной крепостью. Основываясь на этих данных, П. П. Иванов сделал заключение, «что техника обработки металла в этот период уже не достигала той высоты, на которой стояло в свое время ферганское производство оружия».
Использование в Средней Азии XVI в., как для воинов, так и для боевых коней, доспехов, изготовленных мастерами других восточных стран и Европы, говорит о том, что и во второй половине XVI в. некоторые виды вооружения в отдельных странах изготовлялись лучше, чем в Средней Азии. В то же время использование в бою артиллерийских орудий, в основном изготовленных местными мастерами, а также деятельность самаркандских мастеров-джибатаб, чьи изделия имели значительный спрос (о чем свидетельствует поступление к ним в обучение учеников), говорят об определенных успехах в XVI в., и особенно во второй его половине, в области производства некоторых видов вооружения. В целом можно отметить, что в среднеазиатских городах на протяжении столетия происходит дальнейшее совершенствование вооружения войск (ружье и применение при осадах городов пушек), увеличивается и улучшается производство артиллерийских орудий.
Материалы из источников дают некоторое представление о цене меди, олова и чугуна (для разных местностей и времени): один хорасанский манн меди в Герате в конце XVI в стоил 5 танга, один мискаль свинца — 2 пула (по другой версии — 10 пулов). Сведения эти автор мемуаров Васифи сообщает в связи с эпизодом появления в Хорасане некоего алхимика, который пытался получить с помощью эликсира золото и серебро из меди и свинца. Когда весть об этом распространилась в Герате, «медь, один хорасанский манн которой стоил пять танга, нельзя было найти и за тридцать танга. Цена свинца, один мискаль которого стоил два (по другой рукописи «десять») пула, дошла до двадцати ашрафи (по другой версии «динаров»). Один манн чугуна в Самарканде (в местности Чуйанчи) в 1590 г. оценивался в четыре ханских танга.
Сведения, сообщаемые Зайниддином Васифи, об обязанности медника передавать продукцию, изготовленную им для дальнейшей обработки чархкару, свидетельствует о строгом разграничении сферы деятельности мастеров-металлистов различных специальностей.