Патроны-покровители групп селений
Дзорах-ццу
Примером патрона, приобретшего уже более широкое значение и почитаемого целым районом, является культ Дзорах-ццу, эльгыц в честь которого находится близ селения Одзик Хамхинского общества. Эльгыц предоставляет собой удлиненное здание (приблизительно размером 12×4 метров), имеющее обычный для этих построек вид двухскатного каменного дома, на кровле которого, говорят, раньше были кресты. Два входных отверстия по длинному фасаду обращены на юг. Одно из них ведет, собственно, в храм, разделенный внутри поперечными арками на три отделения, другое — в храмовое складочное помещение (восточная часть постройки). Перед фасадом эльгыца сделана полукругом невысокая каменная кладка-скамья, огораживающая собой площадку. Вдоль южной стены храма тоже каменная скамья. В середине площадки мы видим два камня — столы для праздничного пиршества. В одном месте, от ограды к центру храмовой площадки идет выложенная в земле узкая дорожка из каменных плит длиной приблизительно в 5-6 метров. Эта дорожка специально была предназначена для выполнения обряда присяги при ццу.
Говоря выше о двух видах присяг на фамильных могилах, мы умышленно не коснулись третьего ее вида — присяги при ццу, относя этот обряд к изложению того момента культа умерших предков, который связан с оформлением представления о патроне (ццу или ерды) — покровителе более широкого круга людей, не могущих уже так четко и непосредственно возвести свою родословную до данного патрона.
Каменная дорожка у храма Дзорах-ццу отделяла ответчиков от истцов. Во время исполнения «дуу» (присяги) при ццу, подозреваемый и 17 человек соприсяжников (т. н. дуухой), из которых 8 человек были из одной с ним фамилии, а другие 9 — по его приглашению из других фамилий, становились лицом к эльгыцу шеренгой вдоль дорожки. Все они, пришедши без оружия и без шапок, в присутствии потерпевшего и двух поручителей, произносили торжественную присягу, клянясь богом (Деалы), местным патроном (Дзорах-цду) и пеплом домашнего очага в своей непричастности к убийству или покраже. Присяжники считались как бы находящимися в карантине: к ним не прикасались и не трогали их вещей, боясь несчастий, которые могли перенестись на всякого, кто прикоснулся к человеку, давшему ложную присягу. А несчастья эти, — главным образом, бездетность или рождение дефективных детей, как раз били по родовому инстинкту, что в данном случае является очень характерным штрихом. После присяги очистившийся резал барана и угощал своих присяжников.
Мольбища в Дзорах-ццу происходили ежегодно зимой, в праздники Гоанцхой и Ноджой (приблизительно во время рождества и нового года). Интересно, что руководящая роль при этом принадлежала жителям ближайших к храму фамильных поселков (Одзик). Из их среды велась наследственная жреческая династия, они выбирали для праздника распорядителя и прислужников. Распорядители «шуней доа» (стольники) назначались ими преимущественно из «простых» (бедных и слабых) фамилий, а прислужники «корхой» (т. е. пленники) — из фамилий, происходивших от холопов или людей, взятых в плен. Некто Котиев из сел. Среднего Одзика, представитель лучшей ветви своего родового поселка, рассказывал нам, что его предок Коти однажды подобрал двух беспризорных мальчиков братьев, около сел. Салги, вырастил их и воспитал. От этих найденышей произошла фамилия Касольг, подчиненная Котиевым. Тот же Коти нашел во время эпидемии, когда целые семьи шли с детьми и имуществом умирать в свои фамильные «каши», мальчика. Ребенок случайно остался в живых, выполз из наполненного трупами могильника и плакал. Коти спас мальчика и оставил его у себя. От спасенного мальчика произошла зависимая фамилия Хамч (название по имени найденыша). Потомки таких вот «случайных» фамилий или пленников и выполняли на празднике Дзорах-ццу служебные работы, как некий пережиток своего прежнего зависимого состояния в руках сильных родовых общин Одзика.
Гоанцхой праздновался три дня, Ноджой — один день. В мольбищах участвовали только мужчины.
Накануне Гоанцхой каждый дом начинал приготовления. Заготовляли «тегум» — кушанья, которые надо было завтра нести к эльгыцу: поджаренную муку с маслом, сыр, мясо, пиво, самогонную хлебную водку. Пекли также плоские хлебы, причем, каково бы ни было количество кушаний, обязательным считалось принести один «боджильк» (треугольную лепешку с изображением креста) и три круглых лепешки.
Кто дал обет, тот заботился о его выполнении. Например, были обеты зарезать на праздник барана или быка, приготовить котел водки, в случае рождения сына или ради выздоровления родственника; некоторые обещали принести мед ради ниспослания им за это удачи в пчеловодстве; охотники приносили рога и почетные части убитого зверя (голову, грудь, ляжки) и т. д.
Для жертвы по обету выбирался лучший скот, который нельзя было уже теперь продать. Жертва откармливалась месяца два. Жертвенный бык отмечался надрезами на ушах и пользовался особым почетом: на него не кричали, его не били, не употребляли в работу, раньше загоняли в хлев и кормили ячменем.
Утром, в день праздника, к эльцыгу собирались почетные старики, заходили в храмовую кладовую, где немного выпивали и закусывали, чтобы не быть «феатты» (натощак) во время молитвы.
По обычаю считалось, что ни одного дела, а в том числе и мольбища, нельзя начинать в состоянии «феатты». Всякая неудача при этом будет обязательно приписана тому, что человек был с тощим желудком. Хозяин, не накормивший своего наемного работника, за все случившиеся с ним несчастия отвечал по законам кровной мести.
Избавившись от состояния «феатты», старики, вместе со жрецом, шли в святилище и молились о благополучии, здоровье, хорошей погоде и т. п. В святилище, по стенным нишам, зажжены свечи, здесь же на полу сложены приношения (боджильк, лепешки, кушанья), над которыми читались молитвы. Немного погодя, к ограде эльгыца подходили жертвователи со скотиной. Они трижды ее обводили вокруг эльгыца в направлении с севера на восток и останавливали мордами на восток. Почетные старики выходят из эльгыца, смотрят, обмениваются замечаниями и одобряют жертвы. Затем жрец и два старика читают молитвы о благополучии и исполнении желания каждого жертвователя и всех вообще. После молитвы следовал убой скота сзади храма (на особо отведенном для этого месте, за северной стеной). Резали молодые люди кинжалами, обернув голову животного на восток. Шкура вместе с небольшой частью мяса шла хозяину, остальное поступало в общий фонд праздника. Варка мяса в больших храмовых медночеканных котлах происходила в ложбинке близ храма (за его западной стеной). Это дело поручалось обычно представителям «простых» (слабых) фамилий.
Угощенье происходило на храмовой площадке. Распорядком ведали два стольника («шуней доа»), наблюдавшие за столами («шун» — стол и кушанья на 5 человек), и неопределенное количество прислужников, «корхой», обносивших прихожан кушаньями. Каждый из прислуживающих на празднике, в виде платы за труд получал суточно один «шун», т. е. порцию угощений на один стол для пятерых. Наиболее почетными местами на пиршественной площадке считалось расположенные ближе к храму в такой последовательности: первое место в восточном углу, второе — в западном, третье — рядом с первым, четвертое — рядом со вторым и т. д. Угощенье начиналось холодной закуской; затем подавали корыта со свежесваренным мясом и ставили их на каменные столы, находившиеся посредине площадки. Отсюда «корхой» распределяли мясо (выбирая лучшие куски наиболее уважаемым лицам) порциями для групп, сидевших по 5 человек (шун). Почетные куски (ляжки с курдюком, грудина и голова) клали на деревянный лоток.
Несколько предметов из храмовой утвари: сверху бокалы и ковш для араки и пива; в середине — лоток для мяса; внизу — такой же лоток на ножках. Храм Гурмет-ццу в сел. Гаппи Хамхинского общества
И по старшинству обносили ими присутствующих, начиная с первого стола. Старший брал в руки баранью голову и, произнеся обычную просительную молитву, протягивал ее младшему из своих четырех сотрапезников: тот должен был откусить кусочек от уха. Подобная процедура повторялась и за другими столами. В самом конце пиршества подавался навар от мяса. Затем, по окончании еды, каждый стол (шун) молился отдельно; «корхой» убирали со столов, и старший из всех присутствующих громко произносил общую молитву. Следующая часть праздника, когда съедено мясо, — опять пиршество с холодными закусками, обильным потреблением пива и водки и громкими разговорами о предках и на темы текущего дня. Это продолжается до вечера. Ночевать расходятся по домам, а у эльгыца оставляют стражу. На второй и третий день «Гоанцхой» происходит приблизительно то же самое. Часть приношений идет в пользу жреца, остатки кушаний уносятся по домам для женщин и детей, а общественная храмовая утварь (котлы, столы, корыта, лотки, ковши, чашки, деревянные бокалы и т. н.) складывается при эльгыце, в кладовую. Все это имущество считалось неприкосновенным, вплоть до принесенных охотниками рогов и камней ограды. Взявший, хотя бы пустяк, оскорблял этим патрона и навлекал на себя беды. Рассказывали, что не так давно некто П. из сел. Карт взял для строительных надобностей несколько камней из Дзорах-ццу. После этого у него умерли девять сыновей. Несчастье тотчас было объяснено «святотатственным» поступком П., хотя культ Дзорах-ццу почти целиком был уже оставлен и позабыт.
После трехдневного празднования Гоанцхой, через несколько дней, в храме Дзорах-ццу справляли однодневный Ноджой (новый год). Накануне этого праздника рвали ветки шиповника и втыкали их повсюду в жилых помещениях и хлевах. За ужином ели вареники. Один вареник хозяйка клала на очаг, прикрывала его золой и говорила: «пусть огонь будет во веки сохранен». Три вареника засовывали в стенные ниши, поближе к входному отверстию, причем была примета: если мыши погрызут их за ночь, будет хороший урожай. Утром эти вареники съедались членами семьи, и мужчины отправлялись на мольбище к Дзорах-ццу. Мольбище протекало аналогично рассказанному нами о «Гоанцхой». В заключение праздника даются обеты на будущий год и намечаются лица, которые через год должны будут исполнять обязанности распорядителей и прислужников.
Кроме годовых праздников, к Дзорах-ццу прибегали лишь в исключительных случаях, например, при эпидемии, при засухе и т. п. Культ был оставлен приблизительно в 80-х годах XIX века, но некоторые пережитки его сохранились. Так, одно моление было устроено «при Деникине», как говорили нам жители Одзика, и несколько раз за два последние десятилетия собирались к эльгыцу на мольбище для прекращения засухи.
В приведенных примерах культа патронов-покровителей отдельных фамилий или групп фамилий — мы не видим специализации почитаемого божества. Обряды и моления направлены, главным образом, для обеспечения общего благополучия фамилий и их хозяйств, причем очень заметную роль играет вовлечение в этот круг всего того, что связано с заботой о силе и крепости рода (здоровье родственников, губительная эпидемия, рождение мальчиков, присяга при кровных делах и разрешении вопросов о материальном ущербе, нанесенном чужеродцами; кары — за ложную присягу: лишение потомства, бездетность, дефективность детей; за святотатство — смерть сыновей). В области хозяйственных интересов патрон, как мы видели, заботится о благоприятной погоде, скоте, пчелах и помогает охотникам.
Тхоба-ерды
Для полной характеристики культа родовых патронов необходимо упомянуть о знаменитом храме Тхоба-ерды, — святилище лучших, так называемых «галгаевских» родов: Кеккеалы (т. е. родов «трех селений» — Эгикала, Тергима, Хамхи) и Евла. Это группа экономически усилившихся родовых общин, занявших удачное место по долине р. Ассы, подчинивших себе ряд соседних ингушских племен и объединившихся под общим названием «галгай», которое впоследствии сделалось самоназванием всего ингушского народа.
Храм галгаев — Тхоба-ерды расположен близ селения Тергим Хамхинского общества. Это средневековая христианская церковь, построенная грузинами и позднее приспособленная галгаями для своих родовых культов. Внутренность церкви делится арками на четыре отделения, считая в том числе и алтарь. Каждую из этих частей взял себе отдельный род: три части достались трем родам «кеккеалы» — Эги, Тергима и Хамхи и четвертая — роду Евла. Годовой праздник все четыре рода справляли в церкви одновременно, весной. Резали баранов и быков, варили пиво, молились и с оружием в руках отправлялись за сбором дани по окрестным племенам. Моления в Тхоба-ерды впоследствии, с падением зачатков «галгаевского» феодализма, приняли более мирный характер и были вовсе заброшены в конце XIX века.
Феаппинский ерды (феаппи-ерды)
Характерным примером племенного патрона, — патрона группы феаппинских родов, является культ Ерды, эльгыц которого находится в ущелье Арзи Мецхальского общества. Почитание этого Ерды (мольбища и жертвы в его честь) сопровождалось, по мнению молельщиков, главным, за чем к нему обращались, — благодетельным дождем. Рассказчик подчеркнул, что этот феаппинский патрон соседями не чтился. А соседями «феаппи» были «галгай».
«Галгай», — как мы знаем, это союз экономически мощных «лучших» родов («кеккеалы», Евла, Беркима, Ферта-ІІІоулы), феаппи — группа подчиненных первым, более слабых родов. Район первых — Хамхинское общество, район вторых — соседнее Мецхальское. Сравнительная оценка достоинства тех и других отчетливо выявляется хотя бы на примере из обычаев кровной мести. Плата «хиэлым» (за снятие осады с дома убийцы и предоставление ему временной безопасности в пределах двора) для галгаев и феаппи была разная. За убийство галгая виновный род феаппи платил потерпевшему галгаевскому роду хиэлым в размере 12 коров, а при обратной ситуации галгай уплачивали феаппинцам всего 6 коров. В обоих группах развивались свои патроны. А если патрон приобретал более широкое и даже общеингушское значение, то и в таком общем культе иногда можно было довольно четко подметить как бы два достоинства одного и того же почитаемого объекта. С таким фактом мы встретимся ниже при описании культа Тушоли.
Гурмет-ццу
Гурмет-ццу — типичный районный рядовой патрон, каких в Ингушии было много. Он чтился четырьмя соседними селениями Хамхинского общества — Гаппи, Пу, Хайрах и Кяхк, по р. Ассе и ее притокам. Эльгыц находится возле селения Гаппи. Праздновали в месяце Оджой-бут. Молились о благополучии, здоровье, урожае и т. п.
Магы-ерды
Магы, по преданиям, был родоначальником ингушей. Его, ныне забытый, культ известен в пределах Хамхинского общества. Эльцыг расположен на горе Маго-те (т. е. место Маги) в районе сел. Салги. Внутри храма имеется алтарь и черный камень для испытания зрелости мальчиков. При храме — ограда. Моления устраивались два раза в год (летом и зимой) и совпадали с моментами, «когда солнцу из дома время выходить»: у солнца было два дома -летний и зимний; в месяц Эттинг-бут (время покоса), в день солнцестояния, светило удалялось к зимнему дому; через 6 месяцев оно поворачивало к своему летнему обиталищу. Молились о здоровье, хорошей погоде и т. п. и сопровождали это возгласами «оччи». Особенность праздника Магы-ерды — обряд метанья старшими прихожанами липовых палок после молитвы жреца. Если палка ломалась, это считалось плохим знаком для метавшего.
На летнем празднике Магы-ерды участвовали женщины.
Болам-деалы
В качестве другого, отличающегося некоторыми особенностями, примера культа местного патрона мы расскажем теперь о почитании Болам-деалы в районе сел. Арзи Мецхальского общества.
Установление праздника в честь Болам-деалы приписывается легендой такому случаю: одна фамилия селения Арзи решила переселиться в Грузию. При переезде на горе совершилось чудо: спустился туман, а когда он рассеялся, бесплодная почва горы оказалась покрытой травой. Девушка, которая это видела, воскликнула: «ва Деалой» (о, боже). Переселенцы Ораковы, под влиянием чуда, вернулись назад, остались жить в Арзи и соорудили святилище «Болам-деалы» с годовым праздником, устраивавшимся летом в период покоса. На праздник приходили мужчины и женщины. Жрец из фамилии Ораковых выбирал шестерых женщин и трех девушек, которые должны были три дня поститься. Во время празднества жрец ставил старшую девушку справа от себя, а двух младших слева. Шесть женщин располагались шеренгой позади девушек, стоявших налево. После этого жрец ударял деревянным молотком о доску, которая у него была в руке, а старшая девушка, выходила вперед, делала три круга и вместе с шестью женщинами кричала: «Далой! Гелой!» Две младшие девушки оставались безмолвными, жрец же обращался с молитвой к Болам-Деалы о ниспослании благодати. Процедура повторялась несколько раз. Затем устраивали танцы, резали баранов и делали подарки жрецу и старшей девушке. Желающие передавали жрецу бокал с пивом, и он молился за них.
Обряд, посвященный Болам-Деалы, совершался затем несколько раз в новых близких местах того же района и в том числе на «мохде» (т. е. на поляне) близ урочища Амгали, где к нему присоединялся еще момент гадания: участвовавшие в молитве жреца три девушки и шесть женщин подбрасывали туфлю (чувяк) правой ногой вверх; туфля, упавшая подошвой к земле, предвещала счастье. После гадания прихожане поднимались в гору на урочище Амгали, где посещали другие святыни: эльгыц знаменитого женского божества Тушоли и могильные склепы «райского кургана» так наз. Эсмал-гу, святого и счастливого для умерших места, которое, по рассказам, даже в самую плохую погоду бывает освещено солнцем. В кратком и мало говорящем сведении В. Миллера о «мохде» и урочище Амгали («куда летом отправляются женщины под предводительством одетого в белое старика») мы без труда теперь улавливаем определенный обрядовый комплекс, — хождение по святыням, в котором, если не считать поклонения могилам, фигурируют: культы патронов — описанный выше фамильный культ Болам-Деалы, общеингушский культ знаменитой Тушоли и, менее отчетливо, воспоминание о патроне Амгали-ерды — младшем брате другого знаменитого общеингушского патрона Мят-сели.
Тамыж-ерды и Амгали-ерды
Приближаясь к характеристике «первостепенных» патронов, которых почитали уже не отдельные группы населения, а все ингуши, мы закончим настоящий отдел культами Тамыж-ерды и Амгали-ерды, — братьев одного из важнейших общеингушских патронов Мят-сели, не достигших, однако, равной с ним славы.
По преданиям было три брата — старший Мят-сели, средний — Тамыж-ерды и младший — Амгали-ерды.
Тамыж-ерды, живший на горе, в районе селения Хули, пользовался славой местного патрона, покровителя рода Борца. О нем нами записан следующий рассказ от Эльмурзы Хоутиева.
«Тамыжте (т. е. место Тамыж-ерды) находится наверху в хулухаевских горах. Мальчику, который был при баранах, явился лир (т. е. блуждающий огонь) и затем белый козел. Иди домой, — сказал козел мальчику — и, объяви своим людям — явился, мол, мне некий козел. Если я пойду домой, — ответил мальчик, — то ведь бараны останутся одни. Я постерегу, сказал козел. После этого тот мальчик, пришедши домой рассказал отцу (т. е. старшему) своего рода Бордовых, так как он был из потомков Борда. Все тотчас вышли к месту и увидели там козла, который ходил кругом, охраняя баранов. Потом объявив — я Тамыж-ерды он сделал народу поучение. Сделав поучение, вскочив и превратившись в лир, он исчез».
Поучение заключалось в подробном указании трех мест почитания — в середине горы, в верхней ее части и, наконец, в пещере на самой вершине, где было местопребывание Тамыж-ерды. На первом пункте надо было ужинать и поститься до утра; на втором — делать остановку при возвращении с праздника и произносить: «не буду говорить, не буду делать»; на третьем — молиться и уходить обязательно до восхода солнца, так как в противном случае прихожанам будет плохо. Поклонение Тамыж-ерды совершалось ежегодно во время покоса. Жрец из фамилии Борца (или Борда) вместе с мужчинами и женщинами выполнял маршрут, предписанный самим патроном. Подходя к вершине горы, все замолкали, располагались гуськом (впереди жрец, за ним девушка, за ней мужчины в чередовании с женщинами), держась друг за друга и образуя цепь. Одна из женщин вдруг начинала кликушествовать и прорицать волю патрона, за ней другая, третья и т. д. В пещере на горе находилось каменное ложе Тамыж-ерды и каменный жертвенник.
«Войдя в пещеру, потомки Борца разводят огонь и, осмолив баранью голову, начинают петь молитвы голосами, напоминающими вой зверя. Народ танцует и веселится, но воздерживается от пищи. Утром совершаются жертвоприношения, третья часть которых поступает в пользу жрецов. По выходе из пещеры потомки Борца поют религиозные песни, а затем с криками — не буду говорить, не буду делать — бросают в народ комками моха и разбегаются» (Далгат).
Обряд в честь Тамыж-ерды сопровождается некоторыми гаданиями: на пути в пещеру есть часовня с железными крестами, по которым гадают об урожайности года; в пещере имеется какой-то сосуд «вечно наполненный жидкостью» — по уровню жидкости в нем тоже определяют урожай.
Очень интересная подробность к культу Тамыж-ерды записана от Эльмурзы Хоутиева: «В хулухоевских горах, там, где находится Тамыж-ерды, игрались с козлом, заставляя его плясать и выбирая маленького (т. е. козленка). Игра с козленком находится в прямой связи с первым откровением Тамыж-ерды в образе белого козла.
К тем же пережиткам культа козла надо отнести и «козлиное воскресенье», справлявшееся накануне праздника Ноджой (около нового года), который приходился всегда на понедельник.
В день «козлиного воскресенья» стреляли в цель «бодж» (т. е. в козла). Мишенями служили камни с особыми отметками. Выигравшие стрелки получали призы: козла, козленка и обычные жертвенные печенья (один «боджыльк» и 3 круглых лепешки). В этот же день готовились и к завтрашней встрече Ноджой (сведения см. в описании культа Дзорах-ццу).
«Козлиное воскресенье» праздновалось в каждом селении отдельно. Почитание третьего, младшего брата Мят-сели Амгали-ерды широкого распространения не имело. Это был местный патрон. Вспомним, что на урочище, связанное с его именем, также ходили женщины «под предводительством одетого в белое, старика».