Константинополь
Пера, Галата и Стамбул
Столица турок, местопребывание султана, турецкого царя и повелителя, — Константинополь. Даже человек бывалый, много видов видавший на своем веку, когда в первый раз въезжает с моря в турецкую столицу, приходит от нее в восторг, — не даром же по красоте она считается одною из первых в свете. Константинополь не только занимает огромную площадь в Европе, но шагнул еще и в Азию, так что в сущности этот город расположен в двух частях света — в Европе и Азии. Босфор (или Константинопольский пролив) отделяет азиатскую часть столицы, известную под названием предместья Скутари, от европейской, в которой находятся Пера, Галата и Стамбул, — все остальное только кварталы этих трех главных частей Константинополя.
Скутари, Константинополь. Нач. XX в.
Постройки города разбросаны полукругом на полуострове, омываемым волнами Константинопольского пролива (называемого также Босфором) и Мраморного моря. Голубое море, лучшее украшение города, врывается в него с разных сторон. Морские волны вздымаются, бурлят и переливаются, обдавая сверкающими на солнце брызгами прелестные киоски (беседки) с выдающимися вперед раззолоченными крышами. По поверхности вод быстро скользят легкие каики (лодочки), в которых неподвижно сидят турки в красных фесках или чалмах, поджав под себя ноги калачиком. Город поднимается уступами: он представляет огромную массу строений и развалившихся стен, утопающих в роскошной зелени. Здесь и там чаще всего выделяются огромные купола мечетей и стройные, как колонны, высокие минареты, сверкая на солнце своими золотыми полумесяцами; эти минареты высоко поднимаются к небесному своду и напоминают громадные свечи из белого воска. На холмах, среди живописных построек, беспрестанно бросаются в глаза кладбища с темными рощами кипарисов. Но совсем другим является Константинополь вблизи. Разбросанный на холмах и долинах, город этот представляет какую-то смесь чудных видов и возмутительных зрелищ, роскошных зданий и грубых, низеньких, кое-как сколоченных построек и полуразвалившихся лачуг. Пройдите до конца прекрасную улицу, — она нередко суживается до того, что по ней не может проехать экипаж, а то кончается и крутым обрывом. Посреди жалких построек нередко возвышается чудный дворец, сзади его торчат иглы стройных минаретов, а там кипарисы и платаны простирают свои ветви над раззолоченной крышей киоска (беседки); перед вами мелькают то решетчатые окна гаремов (дома, в которых живут жены и дети богатых турок), то кучи камней — остатки разрушенных пожарами зданий. На расстоянии сотни шагов все меняется: вы идете по прекрасной улице, застроенной богатыми магазинами и домами, и вдруг перед вами пустыня с наваленными кучами мусора, костей и гнилых овощей или полуразвалившиеся постройки. Вам приходится то подниматься вверх, то спускаться вниз и обходить тысячи препятствий, отстраняя кустарник или дерево или приподнимая белье, протянутое для сушки; вы то затыкаете нос от отвратительных зловоний, то жадно вдыхаете благоуханный воздух. Вот каков общий вид турецкой столицы. Впрочем, Пера, Галата и Стамбул во многом не похожи друг на друга.
В Пере живут европейцы, которые надолго или навсегда поселились в Константинополе. Это лучшая часть столицы: тут прекрасно построенные здания в четыре и пять этажей, роскошнейшие английские и французские гостиницы, магазины, театры, клубы, дома посланников. По улицам Перы обыкновенно расхаживает европейская публика — французы, англичане, итальянцы, проезжают кареты послов. Главные улицы в большинстве случаев имеют прекрасную мостовую и тротуары, но и в этой части столицы не мало до того узких переулков, что, когда проезжает экипаж, пешеходу приходится прижиматься к стене.
Каракёй (Галата) и вид на Перу, Константинополь. Нач. XX в.
Пера примыкает к другой части города — Галате, которая представляет собой лишь один бесконечный базар, беспрерывный толкучий рынок, сплошную лавку. Каждый дом в Галате занять торговлей; здесь продают решительно все, и при том торговцами являются люди всех национальностей: греки, армяне, французы, персы, итальянцы, болгары. Здешние улицы до того извилисты и узки, что их правильнее было бы называть щелями; солнце во многие из них совсем не показывается, а потому все здесь мрачно, как-то влажно, грязно. Тем не менее все улицы окаймлены лавками пирожников, цирюльников, мясников, греческими и армянскими кофейнями, конторами негоциантов, бюро. Деловая толпа без оглядки стремится туда и сюда, беспрестанно расступаясь, чтобы дать дорогу ослам, носильщикам, омнибусам. Почти вся константинопольская торговля проходит через это предместье: здесь биржа, банкирские конторы, склады товаров, разные агентства, таможня. Подземная железная дорога соединяет Галату с Перой посредством туннеля. Когда вы вступаете в Галату, просто не верится, что находишься в турецкой столице: со всех сторон вы слышите здесь говор, крики, смех, шутки на французском, итальянском, испанском языках. В маленьких переулках Галаты еще более движения: тут уже не только днем, но и ночью невообразимая толкотня и суета. На каждом шагу встречаешь открытые кухни, где на вертелах жарят баранов и козлят, изготовляют блины, меняют деньги. Шум, гвалт, рев, крики ослов, лай собак, стук, звуки рожков, шарманок, бубнов и скрипок, самый разнообразный свист и выкрикиванье разносчиков, — все это сливается в один общий адский концерт и совершенно оглушает каждого, в первый раз попавшего сюда человека.
В Стамбуле все носит чисто восточный, азиатский характер; в его улицах поражает тишина: это в полном смысле слова — царство безмятежного покоя и сна. Тем не менее Стамбул с блестящими куполами своих мечетей, с дивными минаретами, фонтанами, кладбищами, дворцами, роскошными садами, отражающимися в водах бирюзового моря, с «Золотым Рогом» (Константинопольский порт) у подножия зданий этой части города — самая оригинальная, чисто турецкая часть столицы. Бесконечные базары, представляющие смесь роскоши и нищеты, тянутся по крутым улицам то вверх, то вниз, теряются от времени до времени в различных переулках и снова показываются на площадях, обыкновенно сырых и грязных.
В Стамбуле, как впрочем во всем Константинополе, улицы, кроме главных, не имеют названий; а если бы всем этим переулочкам, проходам узким коридорчикам и даны были бы клички, это не облегчило бы возможности с большей уверенностью направлять свой путь, немыслимо было бы и запомнить названий всех этих постоянно перекрещивающихся между собой разнообразных тропок и проходов. При постройке Константинополя едва ли когда-нибудь руководились вполне определенным планом, — каждый, видимо, строился, как вздумается: даже там, где дома идут длинной, прямой линией, проход по улице нередко прерывается какой-нибудь постройкой, которая так выдвигается вперед, что загораживает собой всю середину мостовой и мешает свободному проезду экипажей.
Турецкие дома напоминают не то узкие башни, не то высокие ящики в два, три, а иногда даже в четыре и пять этажей с плоскими крышами, не более как в пять окон с решетками, а есть дома и с двумя и даже с одним окном с фасада. Эти решетки не мешают турчанкам видеть, что делается на улице, но за то уличные зеваки уже никак не могут рассматривать ни женщин, ни того, что они делают у себя. Дома эти нередко каменные, но большей частью деревянные: в некоторых кварталах улицы до того узки, что из окон противоположных домов можно протянуть друг другу руку. Часто дома чередуются с прелестными кладбищами, которые совершенно неожиданно открываются перед вами среди улиц и площадей; подле них — мечети и высокие минареты, сверкающее своими золотыми полумесяцами. Из узких проулков и улиц вы выходите на маленькие, открытые площади; тут с одной стороны обыкновенно оказывается фонтан, из которого пьют верблюды, с другой — кофейня с матрасами у ее входа, на которых, полулежа или поджав ноги калачиком, курят и отдыхают турки.
В Стамбуле, благодаря обилию деревянных построек, недостатку воды, которой не хватает даже для питья, беспрестанно попадаются пространства, выжженные пожарами. Пожарная команда очень плохо организована: едва только пламя показалось из одной постройки, через час другой, глядишь, уже громадное пространство, занятое множеством всевозможных зданий, охвачено огненным морем. Пожары приносят здесь более горя, чем где бы то ни было: пожарная команда набирается из кого попало, — из воров и мошенников; пользуясь суматохой во время пожара, они грабят пожитки бедняков.
Особенно неприятно поражает на улицах Стамбула множество отвратительных, паршивых собак, которые в каждом закоулке, на каждом перекрестке целыми десятками грызутся между собой и разрывают нечистоты. Здесь нельзя шагу ступить, чтобы не наткнуться на сцену из собачьей жизни. Эти животные так любимы турками, что многие из них, умирая, завещают крупные суммы на прокормление собак. Однако пожертвований все же оказывается недостаточно, и собаки имеют чрезвычайно жалкий вид. Несметное количество собак плодится, растет и околевает на улицах, не зная хозяина, не имея никакого крова, кроме небесного свода. Они преспокойно располагаются на улицах Стамбула и не трогаются с места, чтобы дать дорогу прохожим, которые вынуждены их обходить; только для быстро несущейся кареты они чуть-чуть подвигаются в сторону. На какую собаку ни взглянешь, каждая носит следы кровавых битв: у одной не хватает уха, у другой хвоста, третья хромает, четвертая вся так искусана, что представляет собой сплошной гнойный струп. Издыхают они тут же, на улице, истощенные голодом, холодом, раздавленные копытами лошадей и ослов. На улицах Перы собак не прикармливают, и потому их там очень немного, но Стамбул кишит ими. Нельзя однако сказать, чтобы стамбульские собаки были совсем бесполезны: здесь не существует дворов, и всевозможные нечистоты, мусор, помои, кости, все выкидывают прямо на улицу. Уничтожая эти отбросы, собаки не дают им разлагаться и распространять зловоние и таким образом несколько очищают воздух.
Нередко подле собак, такие же грязные, худые, искалеченные и паршивые (как ни ужасно это слово в применении к человеку), — валяются, ползают и разгуливают нищие. Особенно много попадается их у кофеен, при входах в мечети, на ступенях фонтанов, бань и киосков. Чтобы возбудить сострадание прохожих, они протягивают руку за милостыней, выставляя напоказ зияющие раны, хватают прохожих за платье, заграждают дорогу и настойчиво требуют подаяния. Калеки ползают по улицам и обхватывают колени прохожих.
С утра до вечера по узким улицам Стамбула тянутся один за другим ослы, до такой степени нагруженные всевозможными припасами, что часто их совсем не видать под корзинами фруктов и зелени. Между навьюченными ослами, согнувшись в три погибели, пробираются гамалыки (носчики кладей), которые переносят громадные тюки, полосы железа, кирпич. Здесь и там, в цветных плащах (фередже) проходят турчанки с опущенными покрывалами (яшмаками). Разгуливающие турчанки совсем не имеют элегантного вида: издали они походят скорее на ходячие мешки с ватой, чем на женщин, — такие неуклюжие плащи носят они поверх своего платья; не красит их и покрывало, которым они так окутывают голову, что только глаза и рот остаются свободными.
Но обратим внимание на уличное движение. Вот подвигается странный экипаж, разукрашенный позолотой и запряженный парою волов, убранных цветными кистями, блестками и тесемками ярких цветов; он битком набит турчанками среднего достатка. Тишина и отсутствие жизни и движения — характерный признак даже наиболее людных улиц Стамбула. Здесь и там медленно расхаживают сонные, вялые, всегда молчаливые люди, которые особенно поражают одной типичной чертой — ленью. Эта лень заметна не только в их походке, но и в их больших глазах, безжизненных и равнодушных. От времени до времени катит изящный экипаж — карета, красная снаружи и позолоченная внутри; в ней сидят турчанки более высокого полета: жены султана или какого-нибудь сановитого турецкого вельможи. Карета запряжена великолепными лошадьми. При всяком таком экипаже непременно находится страж-евнух, который зорко глядит, чтобы к карете не подошел какой-нибудь мужчина. Беспрестанно мелькают белые и зеленые чалмы мусульманского духовенства, остроконечные шапки дервишей и всадники с длинными бородами и в чалмах или в алых фесах с синими кисточками. У полуразрушенного здания, в малолюдном уголке, постоянно наталкиваешься на уличного лекаря, или, точнее сказать, знахаря: он наклоняется над распростертым перед ним на земле больным, бормочет какие-то заклинания, размахивает ножом над его головой… Здесь не только безграмотные турки низших классов, но даже громадное большинство высокопоставленных лиц лечатся не у докторов, а у невежественных дервишей и знахарей. На улицах Стамбула не редкость увидеть и писца: поджав под себя ноги, он сидит на земле и на какой-нибудь небольшой подставке строчит послание для турка, который тут же, возле него, растянулся с чубуком в руках. Несколько далее фокусник проделывает свои фокусы перед группой людей, из которых одни сидят, а другие, полулежа на матрацах у кофейни, попивают кофе и пускают дым из трубок. А вот и уличный цирюльник! Небольшого роста человек, весь съежившись в клубочек, с подогнутыми под себя ногами, уместился на крошечной табуретке и подставляет свою голову брадобрею, который бреет его или, лучше сказать, бесцеремонно выскабливает ему волосы простым ножом.
Среди глухих, кривых, узеньких, темных улочек Стамбула, где жалкие дома и полуразрушенные постройки то сбиты в кучу, то разбросаны так, что загромождают дорогу, вы вдруг наталкиваетесь на громадную серую стену с арками, кое-где обросшую кустарниками и вьющимися растениями: это арки акведука Валента, очень древние, в высшей степени замечательные по своей величине, построенные еще византийцами.
В Стамбуле не только узкие, темные улицы, выжженные пространства и жалкие домишки, но не мало и широких улиц, окаймленных великолепными постройками; особенно много богатых мечетей, превосходных киосков, мраморных фонтанов; мелькают и позолоченные решетки садов. На таких улицах везде плеск и журчание воды, свежесть, прохлада и тень, которую дают кипарисы и платаны.
Чтобы составить себе еще более ясное представление о Константинополе, необходимо посетить здешние базары и рынки. Тут те же поразительные крайности, как и в других частях столицы: грязь и смрад и в то же время чудное благоухание лавок, в которых продаются душистые снадобья и розовое масло, — роскошь и нищета идут здесь рука об руку.
Характер турок
Посреди греков, армян, евреев, которые бегают, суетятся, выкрикивают похвалы своему товару, чинно проходят турки, всегда величавые, спокойные, молчаливые. Они никогда не затеряются в массе базарного населения: продают ли они свой товар, покупают ли, прогуливаются или отдыхают. Везде, где есть только возможность присесть и закурить трубку, турок сядет и задумчиво пускает дым. Он не разговорится с прохожим, не станет сообщать ему новостей, не только никогда горячо ни с кем не заспорит, но часто и на заданный вопрос не обратит внимания, а спокойно продолжает курить трубку и безразлично смотреть на один и тот же предмет. Если же он и ответит, то чаще всего только «да» или «нет», да и то не поворачивая головы, не удостоивши ни одним взглядом того, кто к нему обратился. Оторвать турка от трубки может разве пожар в двух шагах от него или призыв к молитве. Каким вы видите его здесь, таким он везде, идет ли он за делом, или прогуливается в обществе своих знакомых. Под широким навесом платана сидят, поджав под себя ноги, несколько молодых турок. Они не то крепко задумались, не то дремлют, и от времени до времени, чтобы совсем не заснуть, развлекают себя несколькими глотками черного кофе: эту дремоту они предпочитают даже сну. Турки — первый народ в мире по уменью отдыхать и всецело предаваться кейфу, т. е. неге, самоуслаждению и полному покою. В эти блаженные для турка минуты ему лень не только говорить, но думать, даже двигаться, — это из ряда вон неподвижное существо. Сколько бы часов сряду ни отдыхал турок, он всегда сидит на одном и том же месте и молча курит, прихлебывая черную гущу из чашки, или жует разные сласти. И за все это время лицо его не меняет выражения, глаза не блеснут ни радостью, ни гневом, ни отчаянием. Молодые турки перестают носить чалму, бреют бороду, стройны, даже красивы, по внешности иногда мало чем отличаются от европейца, но характерная черта — лень двигаться и шевелить мозгами так же присуща турецкой молодежи, как и старикам.
Возвратимся к базарам. Под их сводами страшная толкотня, шум, гам, выкрики на всех языках; торговцы, заманивая в свои темные лавки, хватают прохожих за руки. Но таким бесцеремонным приставаньем и суетнею здесь отличаются греки, евреи, армяне; турки и тут поражают своей необыкновенной степенностью и спокойствием. При входе покупателя в одну из лавок, турок продолжает сидеть на своем месте и только, когда вошедший попросит показать товар, он неторопливо встает и молча подает требуемое. «Как дорого!» говорит покупатель, желая поторговаться. «Этому нечего удивляться», спокойно отрежет турок, замолчит, усядется на прежнее место, хотя покупатель продолжает стоять перед ним, и тотчас снова устремляет свои глаза в одну точку. Турок не такой человек, чтобы лебезить, ухаживать и заискивать: ко всем и ко всему он относится равнодушно, даже и в том случае, если от этого страдает его интерес. Назначив цену, он редко что-нибудь уступит. «Да дай же мне что-нибудь другое, покажи вот тот кусок». Но турок, хотя и вскользь посмотрел на покупателя, догадывается, что он хочет только рыться в товаре. «Нечего тебе смотреть, ничего из этого не выйдет», или: «не для чего тебе смотреть, — это для тебя дорого», — при этом он опять отходит к своему тюфяку и преспокойно садится, поджимая ноги калачиком.
Оружейные лавки
Всего привлекательнее в базарах оружие, гордость турка. Кроме украшений из драгоценных камней, на многих клинках блестят золотые надписи: «дарую тебе победу над неверным», гласит одна из них, но чаще всего: «нет Бога, кроме Бога, и Магомет его пророк». Невольно залюбуешься красотою и богатством этого оружия: серебро и золото, яшма, кораллы, слоновая кость, изумруд, рубины, алмаз и жемчуг красиво расположены на рукоятках. Трудно описать блеск и игру этих бриллиантовых и жемчужных звезд, когда луч солнца прокрадывается с высоты свода и освещает все эти драгоценности. Но, кроме прекрасного оружия, остальные изделия турок грубы и отличаются полным безвкусием, непрактичностью и страшной дороговизной.
Айя-София. Турецкие мечети
Самая знаменитая из всех турецких мечетей в Константинополе — Айя-София, т. е. святая София. Храм этот был прежде святыней христиан и во всем мире славился красотой своей постройки и несметными богатствами своих украшений. Не даром послы нашего князя Владимира пришли в восторг от всего, что они здесь увидели и услышали.
В пятнадцатом столетии (в 1453 г.) турки завоевали Константинополь (Царьград) и как великолепный Софийский собор, так и многие другие христианские церкви обратили в мусульманские мечети. С тех пор христианский крест на куполе был заменен турецким полумесяцем. Церковь св. Софии после этого так застроили минаретами и постройками в мусульманском вкусе, что от прежнего христианского храма уцелело только его каменное основание. Тем не менее мечеть Айя-София самое замечательное и роскошное здание не только в Константинополе, но и во всей Турецкой империи. Издали она поражает своим величием: мечеть эта видна из самых отдаленных пунктов и даже из окрестностей Константинополя, но вблизи, своим наружным видом, она производит неприятное впечатление, — так она застроена разнообразными неуклюжими постройками и пристройками. К тому же храм этот по недостатку средств, как и все мусульманские мечети, содержится в высшей степени небрежно: его окраска полиняла, штукатурка местами обвалилась, кое-где из стен повыпали кирпичи, кругом валяются груды неубранных камней и мусора; но купол ее необыкновенно красив.
Лишь только вы вступаете на паперть этой мечети, вам прежде всего бросаются в глаза нищие и калеки: они постоянно здесь сидят, расхаживают и валяются. Тут же навалена огромная груда туфель: в сапогах нельзя войти ни в одну мечеть, — необходимо их снять у входа и ходить по мечети в туфлях или одеть их, по крайней мере, поверх сапог.
Когда вы переступите порог храма, неприятное впечатление от внешнего его вида сразу пропадает. Необъятная ширина и высота храма, масса света, дивный мрамор разнообразного цвета, красота колонн, — все вызывает восторг и изумление. Но более всего он поражает своими громадными размерами и высотой. Кажется, что находишься под открытым небом: так громадно пространство, которое открывается перед вами. А сколько света! Где бы вы ни стояли, всюду одинаково светло!
Турки сделали все, чтобы обезобразить св. Софию, чтобы сделать ее неузнаваемой, чтобы стереть все следы христианского храма: они замазали штукатуркой прежние мозаики, стерли скульптурные украшения и живопись стен. Вместо нее теперь большие, зеленые круги, с надписями из Корана. На месте прежнего алтаря теперь камень из розового мрамора, показывающий направление к Мекке; тут же и полинялый ковер, на котором, будто бы, молился Магомет. Со сводов висят некрасивые люстры, с фарфоровыми лампами; только замечательная красота султанской ложи скрашивает переделки мусульман.
Большинство других мечетей представляет здание, обыкновенно окруженное с четырех сторон стеной, с высокой башней, с которой муэззин созывает к молитве, с водоемом для религиозных омовений и с большой комнатой для молитвы, почти лишенной украшений, — только по стенам мечетей, по голубому полю, тянутся вытесненные золотом изречения из Корана.