«Первое, что сотворил Господь — это разум», — сказал Магомет. И Коран высоко ставит свет знания. «Ученые на земле — наследники пророков»; «ученые есть светоч, факел земли»; «ученые превосходят богомольцев-отшельников, как разнится светлая луна над звездами», — так превозносит эта мудрая книга людей, посвятивших себя науке и просвещению. Много веков тому назад дан был мусульманам Коран, но и до сих пор свет знания еле брезжит на Востоке и далеко еще то время, когда он разгорится ярким пламенем.
В древние времена все воспитание у персов было направлено к развитию воинственного духа, любви к славе, чувства чести и правдивости. Мы уже знаем, что знаменитый греческий историк Геродот так говорит о воспитании мальчиков: «Их учили лишь трем вещам: ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду». В те далекие времена, когда государство еще только собиралось, некогда было думать о просвещении: стоило лишь ослабнуть воинственному духу народа и он тотчас же подпадал под власть другого, более сильного, что мы не раз и видели на протяжении многовековой истории персов. Вот почему храбрость на войне и верность царю считались высшими добродетелями в глазах древнего перса, а чинопочитание было главной основой всех житейских отношений.
Итак, Персия имела своих ученых, а представителями науки были исключительно иностранцы. При дворе персидских царей жили греческие врачи, греческие и финикийские инженеры, египетские художники. Но из искусств процветали скульптура и архитектура заимствованные персами от своих более образованных соседей, с которыми они сталкивались или на почве мирных сношений, или на поле брани. Однако все чуждое они перерабатывали соответственно своему народному духу и дали такие драгоценные памятники искусства, как знаменитые дворцы в древних столицах персидских царей — Пасаргадах и Персеполе.
Но и современная нам Персия не блещет просвещением и в этом главная причина ее слабости. Всесильное и темное духовенство забрало это жизненное народное дело в свои руки и наложило на него печать мертвенности и невежества. Народ задыхается в тисках бесправия и нищеты, а его духовные пастыри стараются как можно дольше удержать его в этом печальном состоянии, лишь бы не упустить из цепких рук свою крепкую власть над ним. В Тегеране, например, есть несколько благоустроенных школ, содержимых иностранными миссионерами; армяне, халдеи охотно посылают туда своих детей, но ни один перс не посмеет отдать сына в школу «ференги» (иностранца) из боязни прогневить свое невежественное духовенство. Даже самые просвещенные люди, прекрасно сознающие всю важность образования для нашего времени, не решаются на такой смелый шаг, а лучше посылают своих сыновей учиться в Россию, Англию и Францию — подальше от бдительного ока всесильного муллы.
До 8-ми лет мальчик воспитывается у персов на женской половине — в эндеруне; с этого возраста он уже переходит в общество мужчин и понемногу научается смотреть на своих бывших воспитательниц, как на низшую половину человеческого рода… Но вот он поступает в школу, учреждаемую, обыкновенно, при мечети, на средства прихожан или же частных благотворителей. Теперь ждет его новая жизнь; но не мудрена наука, которую он обретает здесь! Простая грамотность, краткие правила веры да несколько стихов из Корана, которые ученик бессознательно заучивает на незнакомом ему арабском языке — вот и все, что дает ему школа. Часто тем же самым неведением грешит и учитель: вытвердив наизусть нужные места из Корана, он совершенно не понимает их смысла, и не мудрено, что маленький перс смотрит на школу, как на божеское наказание.
Странною показалась бы вам с непривычки персидская школа. Не только удобных парт, но и столов и скамеек нет и в помине. Учитель и ученики восседают прямо на полу, поджав под себя ноги, и в таком невозможном положении происходит все дело обучения. Читают обыкновенно все вслух и разом; еще издали доносится из школы шум, точно из потревоженного улья…
Медресе. Иран (Персия), город Тегеран. До 1910 г.
Если ученик, окончивший такую низшую школу, пожелает посвятить себя науке и получить высшее образование, — он поступает в медресе. Эти высшие мусульманские школы содержатся исключительно на средства от вакуфов (церковных имуществ). Нередко богатый перс, умирая, завещает солидную сумму на устройство медресе, что у мусульман вообще считается большим душеспасительным делом. Это — просторное четырехугольное здание, обнесенное кирпичной стеной, ко внутренней стороне которой пристроены кельи для учащихся, а порою и для учителей; тут же находятся одна или две классных комнаты («дарс-хане») и мечеть.
По большей части медресе находятся в городах и реже в больших базарных селениях. Число учеников также различно: есть школы в 5-10 человек, а есть и в 300; сообразно этому колеблется и число преподавателей. Ученики медресе делятся на три класса или разряда — младший, средний и старший. Экзаменов при переходе из одного класса в другой не полагается, а дело ведется по числу выученных книг: окончил ученик известную книгу — он принимается за другую и тем самым считается уже в высшем классе. Да, собственно, к заучиванию наизусть определенного числа книг и сводится здесь все обучение; иные из них изложены стихами.
Персидский студент («тулиб») не торопится жить: он сидит в своем медресе по три, по четыре года в каждом классе, а случается порою и до 8-10 лет, так что не редкость встретить там почтенных мужей лет в 40… Вообще говоря, определенного срока для пребывания в классе не существует, и благо учащиеся там же живут на полном содержании и совершенно бесплатно — они и засиживаются без особых размышлений. Зато такого студента сразу и отличишь от обыкновенного смертного: руки у него белые, не рабочие, весь он как-то изысканнее, а речь свою то и дело пересыпает арабскими словами, что придает ему такую большую ученость в глазах его невзыскательных соплеменников. Нечего говорить, что по научным предметам персидское медресе не имеет ничего общего с нашими университетами: все дело вертится тут больше вокруг богословских наук; уголовные и гражданские законы хотя и изучаются, но опять-таки по Корану и толкованиям на него; преподаются еще начатки арифметики и медицины, география же по древним народным сказаниям… Теперь уже не редкость, что молодые люди отправляются за границу для получения более основательного, европейского образования. Покойный шах Музаффер-эд-Дин очень поощрял такие поездки персидских юношей и сам отправлял своих сыновей и братьев в Вену. Когда молодые люди возвращались, он призывал их к себе и внимательно расспрашивал о том, что они видели и слышали в чужих краях.
Зато совсем обижена маленькая персиянка: о ней в Персии почти никто не заботится и женское образование до самого последнего времени считалось здесь излишней и вредной затеей. Не говоря уже о сельских местностях, но и в городах множество женщин даже среднего круга совершенно неграмотны. Если женщина умеет читать и писать — она считается уже на Востоке хорошо образованной… В общем же на маленькую персиянку смотрят лишь как на будущую семьянинку и соответственно этому ее и воспитывают, а в 12 лет уже выдают замуж. Но в последнее время народное сознание и тут начинает проясняться: теперь многие персы стали обучать своих дочерей чтению и письму. Стали открываться и начальные женские школы, а в провинции есть и смешанные — где мальчики и девочки обучаются вместе. Не может быть сомнения, что вместе с обновлением всего строя и персидскую женщину ожидает лучшее будущее.
Знала Персия и великих поэтов, творения которых пережили века и до сих пор с увлечением читаются и заучиваются наизусть.
Древнейшая персидская письменность не оставила нам памятников, кроме клинобразных надписей Ахеменидов, из которых самая древняя принадлежит Киру, а самая длинная — Дарию Гистаспу. Европейские ученые, изучавшие былую историю персов, сумели найти ключ к этим таинственным письменами и тем приподняли завесу седой старины. Но у древних персов существовала и поэзия: в сказаниях о Кире, переданных нам греками, слышатся отголоски неподдельного народного творчества.
После покорения Персии Александром Македонским около 500 лет нет почти никаких следов персидского языка. Только при Сасанидах появляются особые письмена, которыми обозначался в то время так называемый среднеперсидский или пехлевийский язык. На этом языке разрослась у персов богатая литература под покровительством более просвещенных царей из этого рода.
Но вот на Персию хлынули арабы и вновь умолкают персидские писатели; по крайней мере в течение первых трех веков после этого нашествия мы не находим никаких памятников персидской литературы: персы пишут и говорят по-арабски и трудно отличить за это время писателя арабского от персидского. Знаменитые, например, Сказки 1.001 ночи, которые принято называть арабскими, — несомненно персидского происхождения, на что указывают хотя бы одни встречающиеся в них собственные имена.
Однако в X веке, с воцарением чисто персидской династии Саманидов, возрождается и письменность персов. Теперь язык народа уже новоперсидский, на котором с небольшими отличиями говорят персы и в наше время. Стали появляться прославленные писатели. Около 1000 г. по Р. Хр. ко двору тогдашнего царя Махмуда явился Фирдоуси (т.е. «райский», настоящее же имя этого поэта — Абуль Касим) — один из величайших поэтов в мире. Он написал знаменитую книгу Шах-наме, т.е. «Книгу царей», где в дивных стихах описывается история Ирана, прикрашенная ярким поэтическим вымыслом. Творение это надолго служило предметом бесчисленных подражаний и поныне еще персы гордятся им, считая «Шах-наме» своим величайшим народным произведением. Нередко можно встретить совершенно безграмотного перса, который однако знает наизусть множество мест из этой знаменитой книги. Язык Фирдоуси, яркий и образный выгодно отличается еще тем, что в нем нет почти арабских слов. У этого поэта заимствовали и европейские писатели, даже любимая наша лубочная сказка «Еруслан Лазаревич» и та взята из творений Фирдоуси, который оказал самое сильное влияние на русские былины.
Приведем небольшой отрывок из знаменитой «Книги царей» в прекрасном переводе кн. Д. Цертелева.
Смерть Иреджа*
*(По «Шах-наме» Феридун — шестой персидский царь. Отец его, Джемшида, был низвергнут дерзким пришельцем из Аравии — Зоаком. Однако, Феридун, в свою очередь, свергнул Зоака, заключил его в пещеру горы Демавенд и женился на его дочери. От брака этого он имел двух сыновей — Тура и Зельма; от второй жены — персиянки — у Феридуна был еще один сын, любимец Иредж, павший жертвой вражды и зависти своих старших братьев)
Дни злые Зоака остались далеко,
Текут безмятежно года,
И ярко пылая на небе Востока,
Стоит Феридуна звезда.
Но силы уносит нещадное время,
Устал повелитель царить,
Наскучило власти тяжелое бремя
И царство пора разделить.
И Туру и Зельму решил он все страны
От моря до моря отдать.
Иреджа он сделал владыкой Ирана —
Остался с ним век доживать.
Но не люб дележ тот был старшим, и каждый
Со злобою принял престол
Шли годы и вот к Феридуну однажды
Явился нежданный посол:
— Прости меня, царь, коль тебе не угодны
Покажутся речи мои;
Не я в том виновен: послы не свободны
Сказали мне дети твои:
Иди и спеши Феридуну явиться,
Поклон передай от сынов,
Скажи ему: «Всякая плоть да страшится
Владыки обоих миров!
Надеждою бьются сердца молодые,
Встречая веселья года;
Но ведаешь сам ты, что кудри седые
Не будут черны никогда;
От месяца Бог тебе дал золотого
Весь мир вплоть до края земли;
Опомнись же ныне и царства земного
Неправедно ты не дели.
Опомнись, иль встанут бойцы из Турана,
Из Джина и Рума придут,
И будут пустыней цветущие страны,
И мохом дворцы порастут!»
В ответ ему мрачно владыка Ирана:
«Скажи им — я правды хотел,
Они ж погибают в сетях Аримана.
Пусть дней моих близок предел,
«И слаб я, и кудри мои уже седы,
На бой поднимуся я вновь,
И Бог мне дарует над ними победы
И кровью заплатят за кровь».
Посол удалился, и младшего сына
Спешит повелитель призвать,
В душе его борются гнев и кручина,
Он хочет войска собирать.
Но молвит Иредж: «Над землею не мало
Прошло и бойцов и царей
Таких же, как я, и следов их не стало,
И памяти нет у людей…
«От века за светом вновь ночь наступает
И вянет цветущий венец,
Пусть радость и счастие жизнь начинает —
Лишь горе да слезы конец.
«И всех впереди ожидает нас то же,
И мы от судьбы не уйдем;
Примчится стрела, и на каменном ложе (То есть на «башне молчания», куда древние персы относили своих покойников на съедение хищным птицам)
Мы все непробудно заснем.
«Зачем же то семя нам сеять с тобою,
Которое кровью взойдет,
Которое множится лютой войною
И в смерти приносит свой плод?
«Нет, я без оружья пойду к ним навстречу,
Престол мой оставлю я сам,
И только любовью на злобу отвечу,
Я царство без боя отдам».
Ушел он, и полный сомненья, тревоги,
Его ожидает старик,
Тоскует и глаз не спускает с дороги,
Седой головою поник.
Все нету ни сына, ни вести желанной,
Велит он коня оседлать,
С дружиною едет за грани Ирана —
Любимого сына встречать.
Мелькают поля, и долины, и горы,
Остался далеко за ними Иран,
И солнце слепит утомленные взоры,
Песчаный горит океан.
Но что закурилось как дым в отдаленьи,
Под блеском полдневных лучей?
Все ближе — протяжное слышится пенье
Над мертвым покоем степей.
Уж близко, под складками траурных тканей
Идет за верблюдом верблюд.
С напевом сливаются звуки рыданий,
И слуги кровавое тело несут.
Все понял Ирана властитель могучий,
Любимого сына узнал,
Терзаем бессильем и мукою жгучей
На землю рыдая упал.
Молил он: «Услышь меня, Митра великий,
Ты света и правды отец,
Отмсти же предателям, неба владыка,
Пошли им кровавый конец!
«Пусть выйти на солнце не смея,
Покоя не знают они,
И сердцу коварных пусть ночи чернее
Покажутся ясные дни!»
Свершилось… Иреджа кровавое тело,
Под небом родимой земли,
В лучах восходящего солнца истлело
И кости орлы унесли, —
И время несется; под мутной волною
За родом скрывается род;
Но семя, что брошено в землю враждою,
Кровавою жатвой растет…
Золотым веком персидской литературы можно по справедливости считать XII, XIII и XIV столетия.
В XII веке является второй после Фирдоуси великий поэт Низами, со своими знаменитыми творениями Пендж — гендж или «Пять сокровищ». Это собрание поэтических рассказов, в которых главным образом воспевается любовь. Далее идет Джелал-эд-дин Руми (1207-1273 г.) со своими прекрасными возвышенными стихотворениями, за ними остроумный Саади и, наконец, величайший певец земных радостей — Хафиз (1300-1389 г.).
Чарующей прелестью веет от стихов этого любимца Востока. Кто из персов — в минуты ли светлой радости или безугешного горя — не поет проникающих в душу песен славного Хафиза! Он родился, жил и умер в благословенном Ширазе, в этом «саду роз Ирана», — как прозвали его персы. Здесь жар смягчается прохладным морским ветром и под безоблачным небом царить вечная весна… Целые рощи апельсинов, мирт и кипарисов чередуются с превосходными фруктовыми садами, роскошными виноградниками и пестрыми цветниками. Здесь царство роз и соловьев, и чудится, что природа создала этот райский уголок в минуты своего наивысшего вдохновения… Сама история точно щадила Шираз: при всех бурных превратностях судьбы Персии он мало пострадал от опустошений и разумная деятельность его правителей обеспечивала спокойствие жителям. И вот тут-то провел жизнь великий Хафиз — не мудрено, что он так дивно воспевал радости земли.
Красота и любовь, вино и цветы — вот главное содержание его стихов; но не чужды были ему и более глубокие, захватывающие чувства: горе и разлука, изменчивость счастья, жгучая скорбь о непостоянстве человеческой судьбы — все находило отклик в его богатой душе. Персы прозвали Хафиза «Сахарными устами» (Шекерлеб), до сих пор стихи его распеваются народом, и конца не видно славе любимого поэта. Могила его находится в одном из предместий Шираза и усердно посещается путешественниками.
Вот одна из его песен, в переводе нашего известного поэта А. Фета.
О, как подобен я — смотри! —
Свече, мерцающей впотьмах!
Но ты, в сияющих лучах
Восход зари, —
Лишь ты сияй, лишь ты гори!
Хотя по первому лучу
Твой яркий свет зальет свечу,
Но умолять тебя хочу:
Лишь ты гори,
Чтоб я угас в твоих лучах!
С XV века поэтическое творчество в Персии ослабевает и никто не является на смену великим певцам прошлого.