Китайский язык занимает одно из первых мест в мире как по числу говорящих на нем, так и в культурно-историческом отношении. На китайском языке говорит не только 465-миллионное население самого Китая, но им пользуются также (главным образом в письменном виде) и в сопредельных странах — Японии и Корее, а отчасти в Монголии, Индо-Китае и Тибете. Влияние, которое китайский язык и письменность в свое время оказали на сопредельные с Китаем страны, огромно и не уступает тому влиянию, которое оказали на другие страны такие языки, как латинский, греческий, арабский, равно как и язык древней Индии — санскрит.
Территориально китайский язык распадается на две основные группы диалектов — северную и южную. Наибольший удельный вес и широкое распространение (275 млн.) имеет северная группа китайских диалектов, довольно однородная по своему составу. Она охватывает весь Северный Китай до р. Янцзы, а местами и заходя за нее, а также провинции Гуйчжоу, Юньнань и западную часть Гуанси. Один из диалектов этой группы, а именно диалект г. Бэйпина (Пекина), б. столицы Китая, лежит в основе общего для всего Китая национального государственного языка, так называемого гоюй. На этом же диалекте базируются почти вся посвященная Китаю литература, учебники и словари китайского языка, равно как и системы русской и европейских транскрипций китайских звуков. Южная группа китайских диалектов значительно уступает северной группе и по степени распространения и по числу говорящих. Она крайне неоднородна по своему составу и распадается, в свою очередь, на ряд диалектических групп. Сюда входят: группа диалектов У (типичным представителем этих диалектов является говор г. Шанхая), диалектов Минь (говоры Фучжоу и Амоя), диалектов Юе (Кантон) и, наконец, группа диалектов Центрального Китая (провинции Хунань и Цзянси). Диалекты южной группы очень сильно отличаются как друг от друга, так и от северной группы китайских диалектов, но, тем не менее, для всех них, как для северных, так и для южных, характерна общность звуковой и грамматической структуры, равно как и основного словарного фонда.
Место китайского языка в едином процессе речетворчества, а следовательно, и его взаимоотношения с другими языками, в науке до сих пор еще как следует не выяснены. Стадиально к китайскому языку наиболее близки языки сиамский и аннамский, а отчасти тибетский и бирманский.
Ни с японским, ни с корейским, ни с монгольским языками никаких родственных связей китайский язык не имеет и столь же мало похож на них, как, скажем, русский язык похож на финский.
Принято думать, что китайский язык крайне труден и что овладеть им могут лишь немногие. Это мнение ошибочно. Труден не сам китайский язык, — значительной степенью трудности, точнее чрезвычайной трудоемкостью отличается иероглифическая письменность Китая, так называемая «китайская грамота». Китайский же язык как таковой, за исключением разве что произношения, никаких особых затруднений для изучения не представляет, и овладение им требует не большего времени и усилий, чем овладение, скажем, языком английским, на который, кстати сказать, китайский язык очень похож по своему грамматическому строю.
В звуковом или фонетическом отношении китайский язык сильно отличается от русского. Не говоря уже о том, что в китайском языке нет некоторых звуков, которые нам кажутся безусловно необходимыми для всякого языка, например звука р (тот китайский звук, который в русской транскрипции передается буквой р или буквами эр, фактически ничего общего ни с русским звуком «р», ни с русским звуком «л» не имеет), многие из тех звуков, которые, казалось бы, обоим языкам общи, вроде д, т, г, к, б, п, фактически настолько различно произносятся китайцами и русскими, что не изучавший русского языка китаец не слышит, например, разницы между такими русскими словами, как «год» и «кот», «дочка» и «точка», «боб» и «поп».
В еще большей степени непохожи китайские и русские слоги. В русском языке структура слога может быть крайне разнообразна, например: «всплеск», «скрыл», «сорт», «шквал», и поэтому число слогов в русском языке, по существу, не ограничено. В китайском языке слоги, наоборот, крайне элементарны: ю, лай, та, сао, кань, дуань, гун и т. д. Никакие сочетания согласных в китайском языке невозможны (буквы цз и чж в русской транскрипции китайской речи передают не двойные согласные, а сложные согласные звуки типа ц и ч), а на конце слога, кроме гласных, вообще допустимы лишь согласные нь, н и реже (в некоторых диалектах) м, п, т, к. По этой причине число слогов в китайском языке крайне ограничено и легко может быть сосчитано. В Бэйпинском диалекте их всего около 420, а в Кантонском, который в звуковом отношении немного богаче Бэйпинского, — около 700, что, конечно, тоже довольно ничтожно по сравнению с неограниченными слоговыми возможностями русского языка.
В силу такого несовпадения между русскими и китайскими звуками и слогами, вполне понятны те большие изменения, которые претерпевают в устах китайца заимствованные слова, собственные имена, географические названия и т. д. Так, слово «Ленинград» превращается в Ленингэладэ, слово «большевик» — в буэрсайвэйкэ и т. д.
Слоговая бедность китайского языка в известной степени компенсируется наличием в нем особой слоговой интонации, так называемых тонов. В русском языке интонация служит, как известно, для выражения вопроса и ответа, различных чувств, настроений и т. д. Слово «здесь», произнесенное с восходящей интонацией, выражает по-русски вопрос (здесь?), но то же слово, произнесенное с нисходящей интонацией (здесь!), выражает ответ. Значение же самого слова в русском языке остается одним и тем же. В китайском языке интонация играет совсем иную роль. Она является такой же неотъемлемой частью слога, как согласные и гласные.
В целом ряде случаев отличить одно слово от другого в китайском языке можно только при помощи интонации. Так, например, слог май, произнесенный с нисходящей интонацией (май \), значит «продавать», а произнесенный с нисходяще-восходящим тоном голоса (май \/) значит «покупать». Слог шуй, произнесенный с восходящей интонацией (шуй /), значит «кто», а с нисходяще-восходящей (шуй \/) — значит «вода». На слух китайца различие между этими словами так же велико, как на слух русского различие между словами «стол» и «стул», «там» и «дам», «угол» и «уголь».
По этой причине вопрос в китайском языке не выражается интонацией. Он может быть выражен либо обычными вопросительными словами: «кто, что, где, какой, почему, когда», либо особыми вопросительными частицами, которые ставятся в конце фразы (ни дундэ чжунго хуа-ма? «Понимаете ли вы по-китайски?», буквально «вы понимаете китайские слова ли?»), либо же, наконец, повторением сказуемого в положительной и в отрицательной форме (хао-бухао? «хорошо или нет?», букв. «хорошо — нехорошо?»).
Число тонов в диалектах неодинаково и колеблется от трех до девяти. В Бейпинском диалекте их четыре: ровный — , восходящий /, нисходяще-восходящий \/, нисходящий \. В историческом разрезе для китайского языка характерна тенденция к сокращению числа тонов и постепенному вытеснению их различием в месте ударения.
Не менее резко китайский язык отличается от русского и по своей грамматической структуре. В отличие от русского языка, китайский язык — язык корневой. Слова в нем состоят либо из одного неизменяемого корня — однослога, например: жэнь «человек», цзоу «идти», да «большой», либо же, что бывает чаще и что типично для современного китайского языка, состоят из соединения двух (реже большего числа) неизменяемых корней-однослогов, вроде русских «са[о]лет», «пар[о]воз». Например: гунжэнь «рабочий + человек» = «рабочий», чжунго «срединный + государство» = «Китай», фуцинь «отец + родственник» = «отец», даолу «дорога + путь» = «дорога», дошао «много + мало» = «сколько», канькань «смотреть + смотреть» = «посмотреть». По этому образцу строятся и все новые слова, неологизмы. Например: фэйцзи «летать + машина» = «самолет», дяньхуа «электричество + слова» = «телефон», фанду-мяньцзюй «предохранять + OB + лицо + прибор» = «противогаз» и т. д.
Тенденция современного китайского языка к двусложной норме слова объясняется тем, что в силу бедности фонетической структуры китайского языка в нем чрезвычайно велико число одинаково звучащих корней-однослогов. Достаточно сказать, например, что одних только корней-однослогов, которые произносятся и (в четвертом тоне), в современном языке насчитывается около 40. Вполне естественно, поэтому, что если бы все слова современного китайского языка были односложны, то он был бы на слух абсолютно непонятен. Соединение корней-однослогов в двусложные слова компенсирует эту бедность фонетической структуры и резко сокращает число одинаково звучащих слов (омофонов).
В отличие от русского языка, суффиксов в китайском языке крайне мало, и применение их ограничено, в основном, бытовыми словами. Таков, например, суффикс существительных -цзы в словах фанцзы «дом», чжоцзы «стол», даоцзы «нож». Большинство же так называемых китайских суффиксов, в особенности суффиксов терминологических, типа русских, «-изация», «-изм», отчасти «-ость», представляют собою те же корни-однослоги, но только приспособленные к новым потребностям. Так, например, для передачи суффикса «-изация» китайцами был использован корень-однослог письменного языка -хуа «изменяться, превращаться» (например гуньехуа «индустриализация»), для передачи суффикса «-ость» был использован корень -син «сущность, свойство» (например цзицзисин «активность» и т. п.).
В то время как европейские языки свою научную терминологию создают, в основном, из материалов латинского и греческого языков, китайский язык использует для этой цели свои же собственные ресурсы, черпая все ему необходимое из письменного, иероглифического языка.
Прямых заимствований из иностранных языков, вроде дэмокэласи «демократия» из англ. «democracy», равно как и смешанных, иностранно-китайских образований типа танькэчэ «танк», букв, «танк + повозка», или же типа Мэйго «Америка», букв. «[A]me[rica] + государство», в китайском языке мало, и на общем корневом фоне китайского языка они пока являются исключениями.
В силу корневого характера китайского языка, китайские слова не допускают классификации их по частям речи на основании одних только внешних, морфологических признаков. По-русски уже по одному внешнему виду слова, по его форме, можно судить о том, с какой частью речи мы имеем дело. Слово «черный» мы по окончанию безошибочно относим к прилагательным, слово «чернота» — к существительным, а слова «чернить» или «чернеть» — к глаголам. В китайском языке внешний вид слова в этом отношении не говорит ровно ничего. Китайское слово, как правило, может быть отнесено к той, а не к иной части речи только тогда, когда оно находится во фразе. Так, например, слово таолунь, взятое само по себе, вне своего естественного окружения, не принадлежит еще к какой-либо одной определенной части речи. Оно в равной мере может значить и «обсуждать» и «обсуждение». Положение, однако, резко изменится, если это же слово будет взято не изолированно, а как часть того или иного словосочетания. В словосочетании таолунь вэньти «обсуждать вопрос» оно будет несомненным глаголом, а в словосочетании нагэ вэньтиды таолунь «обсуждение этого вопроса» — не менее несомненным существительным. Не следует только думать, что эта гибкость частей речи — черта специфически китайская. Английский язык идет в этом отношении гораздо дальше.
Некоторую аналогию этому можно найти и в русском языке, правда, в виде исключения. Хорошим примером может служить слово «раз», которое, в зависимости от контекста, может быть существительным, числительным, наречием и союзом. Например, «Я в первый раз [существительное] его видел»; «раз [числительное], два, три!»; «раз [наречие] пошла лиса на охоту…»; «раз [союз] ты решил, то иди».
Каждое русское слово, помимо своего основного значения, имеет и ряд побочных, грамматических. Так, слово «стол» не только служит наименованием известного предмета, но содержит в себе и указание на род, число и падеж. Слово «идет» не только выражает известное действие, но содержит в себе самом также и указание на лицо, число, вид, время и залог глагола. В китайском языке картина совсем иная. Поскольку китайские слова состоят из корней, они, подобно корням русских слов (вроде «черн», «чит», «окн»), выражают только известное качество, действие, предмет и не содержат в себе ровно никаких побочных, грамматических значений. Все то, что по-русски мы выражаем грамматическим путем, по-китайски обычно выражается лексически, при помощи других слов.
Так, например, глагол цзогун «работать» не содержит в себе указаний ни на лицо, ни на время действия. Для того чтобы отнести его к определенному лицу, перед ним надо поставить то или иное существительное или местоимение, т. е. сказать, например, гунжэнь цзогун «рабочие работают». В свою очередь, существительное гунжэнь опять-таки не содержит в себе никаких специальных указаний ни на единственное, ни на множественное число, а скорее обозначает рабочих в собирательном смысле, рабочих вообще. Для того чтобы выразить единственное число или же определенное множественное, перед словом гунжэнь надо поставить соответствующее числительное или же местоимение, т. е. сказать, например, игэ гунжэнь «[один] рабочий». Время действия опять-таки выражается описательно, при помощи наречий: «вчера, сегодня, прошлый год», или же узнается из контекста.
Отсюда отнюдь не следует, что китайский язык не может всего этого выразить грамматическим путем. Он располагает рядом служебных «частиц», при помощи которых можно выразить очень и очень многие грамматические категории и притом даже такие, которые в русском языке, в свою очередь, могут быть выражены только описательно, например достоверность действия или же невозможность его совершения. Но эти «частицы», в отличие от русских суффиксов и префиксов, только присоединяются к тому или иному слову или словосочетанию и вовсе с ним не связаны неразрывно. Они употребляются только тогда, когда в этом есть действительная необходимость, т. е. когда говорящий желает тот или иной грамматический момент подчеркнуть, или же когда иным путем выразить то или иное грамматическое значение оказывается невозможно. Таковы, например, в китайском языке: частица законченности действия -ла, частица длительности действия -чжо, суффикс множественного числа при существительных, обозначающих лиц, -мэнь и ряд других.
В отличие от русского и ряда других европейских языков, китайский язык не знает распределения существительных по родам. Они классифицируются в нем по совершенно иным, непривычным для нас признакам. Так, например, существительные, обозначающие предметы с плоской поверхностью (как то: столы, листы бумаги, лопаты), объединяются в одну группу, существительные, обозначающие предметы, обладающие ручкой (напр.: ножи, стулья), входят в другую группу, существительные, обозначающие длинные (продолговатые) предметы (а к таковым, с точки зрения китайского языкового мышления, относятся не только скамейки, веревки, дороги, змеи, но также собаки и рыбы), объединяются в третью группу и т. д. и т. п. Каждая такая группа (а число их довольно велико, свыше ста) при счете требует обязательного наличия специфичного для данной группы предметов счетного слова, которое ставится между числительным (или указательным местоимением) и существительным: напр.: ибэнь шу «один + том + книга», саньба ицзы «три + ручка + стул», лянтяо гсу «два + ветвь + собака», чжэгэ жэнь «этот + штука + человек» и т. д.
Некоторую параллель разобранному выше явлению мы имеем и в русском языке. Мы говорим «пять мест багажа», «семь человек детей», «четыре пары сапог», «шесть голов скота». Разница, однако, в том, что в русском языке такой счет является своего рода «исключением», тогда как для китайского языка это норма.
Синтаксические отношения между словами в китайском языке также выражаются иначе, чем в русском, что опять-таки тесно связано с корневым характером китайского языка.
В русском языке, поскольку в нем слова изменяются, порядок слов в предложении не имеет строго определенного, обязательного характера. Оттого, что мы, вместо «я вижу его», скажем «его вижу я», синтаксические отношения между словами не изменятся. В обоих случаях «его» останется дополнением, а «я» — подлежащим. В китайском же языке, поскольку слова в нем не изменяются, порядок слов приобретает первостепенное значение и является основным средством выражения отношений между словами. Во каньцзянь та значит «я вижу его», но та каньцзянь во имеет диаметрально противоположное значение — «он видит меня». В этом отношении китайский язык также мало чем отличается от английского.
Правила сочетания слов сводятся в китайском языке к нескольким элементарным формулам: определение всегда предшествует определяемому, подлежащее (как правило) — сказуемому, сказуемое — дополнению и т. д.
Могут быть, однако, случаи, когда определительная связь между словами одним только порядком слов выражена быть не может. В этих случаях употребляется специальный суффикс определения -ды, имеющий местоименное происхождение. При помощи этого суффикса можно превратить в определение не только отдельные слова или словосочетания, но и целые предложения. Так, во нянь шу значит «я читаю книгу», но во няньды шу значит уже «книга, которую я читаю, читаемая мною книга». Такого рода определительные предложения, достигающие иногда очень больших размеров и, в свою очередь, содержащие в себе определительные слова, особенно характерны для письменного китайского языка.
Для выражения отношений между словами в китайском, как и в русском, имеется, кроме того, ряд служебных слов — союзов, предлогов и (в отличие от русского) послелогов. Но это, опять-таки, — не служебные слова в обычном понимании этого термина. Китайские служебные слова — это те же корни-однослоги (глаголы или существительные), но только играющие в современном китайском языке, в основном, вспомогательную, служебную роль. Таковы, например, глагол-предлог цзай «находиться в, в, на»; существительное-послелог ли «внутри, в» и ряд других.
Как и в европейских языках, в китайском языке различаются два основные типа сказуемого — связочный (составной) и бессвязочный (простой). Говорят та ши игэ гунжэнь «он есть рабочий» (со связкой), но та цзоу «он идет» (без связки). В отличие, однако, от европейских языков, в которых прилагательные и числительные объединяются с существительными в одну более общую категорию имени, в китайском языке прилагательные и числительные примыкают, наоборот, к категории глагола: подобно глаголу, они, хотя и с известными ограничениями, могут самостоятельно, без помощи связки, выражать сказуемое. В то время как по-английски, напр., говорят this table is not large «этот стол не [есть] большой», с обязательным наличием связки, по-китайски говорят чжэчжан чжоцзы бу да «этот стол не велик» без всякой связки. В этом заключается одно из важнейших принципиальных отличий грамматической системы китайского языка от грамматической системы языков европейских. Различно также и происхождение связки в китайском и в европейских языках. В то время как в европейских языках связка исторически восходит к глаголу, в китайском языке она местоименно-указательного происхождения (ср. русское «водород есть газ» и «водород — это газ»).
Современный китайский язык имеет богатую, более чем двухтысячелетнюю историю, которая, в основном, подразделяется на три большие периода: период новокитайский (примерно с XIV в. н. э.), период древнекитайский (с V в. н. э.) и период архаичного китайского языка (примерно с V в. до н. э.). Архаичный китайский язык существенно отличался от современного. Слоги в нем характеризовались довольно сложной структурой, допускали различные сочетания согласных (вроде «пл, сн, хм, гл» и т. д.), и число их было, соответственно, довольно велико. Структура слова также была иная. Слова в нем в массе своей были односложны, равнялись корню, но корни как таковые могли изменяться. Подобно тому как в английском языке существительному «strifе» «борьба» соответствует глагол » strivе» «бороться» и прилагательному «safе» «безопасный» — глагол «save» «спасать», так и в архаичном китайском языке существительному ког «школа» соответствовал глагол гог «учиться», существительному пуэг «спина» — глагол буэг «повернуться спиной», прилагательному ак «плохой» — глагол аг «ненавидеть» и т. д. В архаичном китайском языке это был основной способ словообразования. Не менее существенно архаичный китайский язык отличался от современного и по своей грамматической структуре. Так, например, дополнение-местоимение в отрицательных конструкциях стояло в архаичном китайском языке не после сказуемого, как в современном языке, а перед ним, точнее между отрицанием и сказуемым. Личные местоимения, далее, имели в нем различные формы (и писались различными иероглифами) в зависимости от того, играли ли они в предложении роль подлежащего (определения) или же роль дополнения. В отличие от современного языка существительные в нем могли самостоятельно, без помощи связки, выражать сказуемое. Связка же при них если и ставилась, то имела всегда подчеркивающее, выделительное значение и стояла в конце фразы. Наконец и система служебных слов, так наз. «частиц», в архаичном китайском языке также была иная.
В силу специфических особенностей китайской иероглифики, говорящей не столько слуху, сколько глазу, взаимоотношение между письменным (литературным) и разговорным языками сложилось в китайском иначе, чем в других языках.
В отличие от русского и других языков, в Китае существуют одновременно два письменных языка, оба иероглифические, но вместе с тем принципиально друг от друга отличные.
Первый из них, так называемый вэнь янь «литературный язык», отражает лексические, стилистические и грамматические особенности архаичного китайского языка. Он базируется на односложной словарной норме последнего и поэтому сейчас уже непосредственно на слух не воспринимается. Этот письменный язык до недавнего времени был литературным языком Китая. На нем в продолжение веков писалась вся необъятная китайская литература. В настоящее время роль его ограничена: он применяется в деловой переписке, в прессе (передовицы, телеграммы, объявления), отчасти в научной и как пережиток в художественной литературе.
Так называемая «литературная революция» привела к созданию нового письменного литературного языка, бай хуа, что значит «белый, ясный, простой язык». Бай хуа, в отличие от вэнь янь, исходит из норм разговорного китайского языка и отражает лексические и грамматические особенности последнего. Это — литературный язык современного Китая, язык современной китайской общественно-политической, научной и художественной литературы.
[…]
Не следует, однако, думать, что старый литературный язык (вэнь янь) и новый литературный язык (бай хуа) всегда строго друг от друга отграничены и представляют собою совершенно независимые языки. Оба они передаются одной и той же иероглифической письменностью, и поэтому элементы старого литературного языка, так называемые вэньянизмы, иногда в большей, иногда в меньшей степени проникают и в бай хуа. Текст, написанный на бай хуа, иногда бывает ими настолько насыщен, что, по существу, уже перестает быть бай хуа и мало чем отличается от текста, написанного старым литературным языком. Эта тенденция к чрезмерному заполнению бай хуа элементами старого литературного языка вызвала за последние годы против себя реакцию в виде движения за очищение бай хуа от ненужных вэньянизмов, за большее приближение его к разговорному языку и за создание на его основе подлинного литературного языка китайских трудящихся масс.
Это движение за массовый литературный язык, за так называемый дачжун юй, за демократизацию языка, особенно большой размах приобрело в настоящее время, в период объединения Китая в борьбе против японской военщины.
Автор: А. А. Драгунов