Древняя легенда говорит, что сам Аполлон указал место, где должна была возникнуть Византия, нынешний «Райский город восточных народов».
Действительно, трудно представить себе что-нибудь поэтичнее, обаятельнее того впечатления, которое производит Константинополь, когда подплываешь к нему по голубым водам Босфора. Ряд отлогих холмов покрывает полуостров, выдающийся между Мраморным морем и извилистой бухтой, известной под именем «Золотого Рога». На них амфитеатром раскинулся город. Среди зданий резко выступают старинные башни и стройные минареты, заканчивающееся тонкими иглами; из тенистых садов выглядывают блестящие купола мечетей; легкие, воздушные дома спускаются уступами к воде и точно висят одни над другими; по самому берегу тянется ряд раззолоченных киосков, окруженных виноградными ветвями и кустами банионий, лимонов и гелиотропа; под окнами их дремлют на якоре корабли; кругом обхватили город древние полуразвалившиеся стены. На другом, азиатском, берегу Босфора раскинулся Скутари с рощами кипарисов и чинар, розовыми домами, белыми мечетями. Все это издали имеет такой фантастически-причудливый вид, что кажется грезой. Точно волшебная, сказочная декорация развернулась перед вами. Не даром туристы ставят ее выше панорамы Венеции, Неаполя и Рио-де-Жанейро.
Вид с моста, Константинополь (Стамбул). Нач. XX в.
Но таково впечатление, производимое Константинополем с моря; вблизи же оно уступает место другому чувству. Чем больше восторгался путешественник, тем сильнее его разочарование. Повсюду видит он узкие, грязные улицы, почти без площадей. Вдоль их тянутся деревянные, плохо отстроенные дома, по большей части кирпичного цвета, с зелеными решетками в окнах; верхние этажи аляповато выступают вперед, внизу лепятся безобразные, покривившиеся пристройки. Только мраморные киоски и дворцы, мечети и арабские фонтаны, кое-где выдвигающиеся из массы дрянных лавчонок и избушек, скрашивают картину этого беспорядочного табора. Улицы завалены мусором, палыми животными, гнилыми овощами, разными нечистотами, заражающими воздух; худые, ободранные собаки шныряют на них стаями и оглашают воздух диким лаем. Здесь они исконные хозяева, имеющие определенную организацию. Вся стамбульская собачья команда делится на отряды, проживающее в разных кварталах, — и даже, по отзывам туземцев, усвоила себе страсти и наклонности жителей тех частей города, где она находит себе приют. Лай этих бродячих стай задорен и свиреп, но в сущности они очень трусливы: стоит только замахнуться на них камнем, чтобы они сейчас же поджали хвосты и приняли самый смиренный, покорный вид. Замечательно то, что эти животные очень почтительно относятся и мусульманам и ненавидят христиан, что не мало веселит сердце поклонников Магомета. Рассказывают, что султан Махмуд II, желая очистить город от собачьих стай, приказал сослать их на остров Проти; но, как нарочно, подул противный ветер и не допустил лодку с транспортом четвероногих переселенцев подойти к берегу. Тогда народ увидел в этом перст Божий и восстал против фирмана султана, который опасаясь возмущения, должен был изменить свое решение в пользу сосланных.
Собаки перед Св. Софией, конец XIX в.
Не менее неприятную особенность константинопольских улиц составляет множество отвратительных нищих. У кофеен, при входах в мечети и на ступенях фонтанов вы беспрестанно встречаете почти голых людей, с обрывком какого-нибудь рубища на поясе, с татуированной грудью, со страшными обнаженными ранами и калечествами. Но далеко не каждый из этих нищих станет, подобно нашим, клянчить «милостыньку»; другой с полным равнодушием тянет дым из длинной трубки, зная, что каждый правоверный, по мере возможности, принесет лепту в деревянную чашку, стоящую у ног калеки, а если погаснет у него трубка, то и набьет ее своим табаком. Причина такой уверенности — Коран, установивший подачу милостыни, как одну из главных обязанностей мусульманина.
Так как улицы Константинополя находятся в плохом состоянии и неудобны для перевозки тяжестей в телегах, то здесь особенное развитие получил класс носильщиков, образующих между собой ассоциации. Это атлеты, всегда молчаливые и тяжело нагруженные. Встреча с ними на повороте какой-нибудь узкой улицы представляет немаловажную опасность, так как они, под тяжестью своей страшной ноши, не могут останавливаться и давать дорогу. Костюм этих тружеников состоит из шали, которой они окутывают грудь, и пристегнутой к плечам куртки, расшитой зелеными и желтыми шелками; разумеется, все это находится по большей части в сильно истрепанном и полинявшем виде. Впрочем, и под лохмотьями константинопольские носильщики имеют гордую, полную достоинства наружность. Пьяниц между ними почти не встречается; большинство не пьет ничего кроме воды и питается одними овощами.
Носильщик, конец XIX в.
Но не одних только носильщиков следует опасаться на улицах Стамбула (местное название Константинополя) — множество разносчиков бродят по ним взад и вперед, не имея ни времени, ни охоты обращать внимание на встречных. Продавцы рыбы таскают ее в корзинах, висящих как весы; торговцы бараньей печенкой несут её на длинных шестах, чем возбуждают аппетит собак и кошек, следующих за ними целыми вереницами и готовых броситься на каждого, кто станет между ними и лакомой приманкой; носильщики воды тащат ее в тяжелых ушатах и немилосердно расплескивают направо и налево; разносчики кофе, продавцы пудингов и всяких сластей носят на себе всю утварь, необходимую для угощения покупателей, и задев их, рискуешь быть облитым какою-нибудь сладкой жидкостью. Не безопасно также столкнуться с целой вереницей ослов, нагруженных досками, которые едва не задевают домов.
Торговец семенами, конец XIX в.
Бродя по городу, путешественник встретит здесь много других оригинальных типов и картин. Для этой цели особенно может быть пригоден деревянный мост, перекинутый через Золотой Рог, — одно из самых оживленных мест Константинополя. Тут ежеминутно сталкиваются народы Европы, Азии и Африки, слышатся всевозможные языки и наречия. Красота берегов и яркий свет солнца еще рельефнее выдвигают разнообразие костюмов и типов всех этих пестрых групп, непрестанно двигающихся взад и вперед по мосту. Однообразные, по большей части темные костюмы европейцев производят дурной эффект среди ярких живописных нарядов азиатов и африканцев. Но еще более неприятное впечатление производят турки, переодевшиеся в европейское платье и удержавшие только красную феску с голубой кистью. Западный костюм, введенный Махмудом, слишком рельефно выдает излишнюю полноту и округленность их форм, и лишает походку той величественной плавности, которую придавала ей широкая одежда. Эти ореформленные паши и эфенди по большей части восседают на великолепных конях, ведомых под уздцы пожилыми конюхами, одетыми в блестящие одежды и отличающимися благородной осанкой и мужественной наружностью. Рядом с ними вы увидите и турок-консерваторов, сохранивших свои широкие тюрбаны, свои камзолы с висячими рукавами, свои желтые или коричневые кафтаны. А далее — татары, персы, тунисцы, левантийцы, черкесы, нубийцы, сирийцы. Между ними белеют плащи болгар; мелькают желтые, с разноцветными полосками, покрывала абиссинцев; странные тюрбаны, из средины которых поднимаются остроконечные, пирамидальные шапки из белой овчины, ливанских крестьян; широкие бурнусы и шитые золотом туфли марокканцев. А вот и арабы пустыни, которых можно узнать по узорчатым платкам, надвинутым на головы; фигуры их закрыты белыми с темными полосами плащами, состоящими из двух квадратных одеял, сшитых вместе, с вырезными отверстиями для шеи и рук; поступь у них гордая, хотя несколько поспешная, голоса грубые, с горловым акцентом, речь неприятная и обрывистая.
Улица Стамбула, конец XIX в.
В этой пестрой толпе, снующей но Галатскому мосту, вы встретите и представительниц прекрасного пола. Особенно поражают трапезундки, в темных шерстяных одеждах и черных шелковых масках. Своим нарядом они резко отличаются от турецких женщин, одевающихся в яркие костюмы, а равно и от гречанок и армянок Малой Азии, носящих широкие панталоны, шитые камзолы и красные ермолки, окруженные фулярами. За ними выступают эфиопки с приплюснутыми носами, толстыми губами и черной с синеватым отливом кожей; вокруг их кос — жгутами повязаны желтые платки. Далее встретятся негритянки, в костюмах, напоминающих саван; англичанки, француженки, итальянки. А какие оригинальные экипажи! Вот, например, пара волов пепельного цвета, разукрашенных разными побрякушками, цветными кистями, блестками из фольги и суконными тесемками ярких цветов, медленно тащат огромную арбу на высоких колесах, с рамами и парусинными занавесками, из-за которых выглядывает целая куча турецких женщин и детей. Случается встречать и карету, запряженную волами с вызолоченными рогами, разноцветной сбруей и небольшими зеркалами на лбу. Но интереснее всего увидеть поезд дам сераля (султанского гарема). Ряд карет, самой странной формы, занимает почти половину моста; они окрашены в различные оттенки розового и лилового цвета, внутри же гарнированы роскошными материями, золотыми бахромами, хрустальными пуговицами; на окнах висят голубые атласные драпировки, дверцы обиты белым бархатом. Фигуры одалиск и султанш совершенно скрыты густым облаком газа и вуалей, шитых золотом. Весь этот поезд медленно движется под предводительством скороходов, офицеров верхами, черных евнухов и саисов, уроженцев Абиссинии.
Турецкая повозка, конец XIX в.
Не менее пестрое смешение костюмов и языков представляют и константинопольские базары. Каждый из них напоминает собой лабиринт, в котором можно заблудиться и не найти выхода без посторонней помощи. Множество сырых и грязных пассажей, длинных и темных галерей, глухих закоулков со сводами и крытых улиц — беспрестанно сталкиваются тут между собой. В них размещены ряды низких, тесных лавочек, в которых собраны произведения всех родов промышленности, все образцы роскоши Востока, равно как все предметы, необходимые для домашнего обихода. Непрестанная суета и движение, господствующие на этих базарах, вызывают оживление даже в апатичных и ленивых турках. Поразительное зрелище представляет базар, когда с высоты минаретов раздается голос муэдзинов, призывающий к молитве: мгновенно все торговые операции прекращаются, движение в галереях затихает, воцаряется глубокая тишина, и правоверные распростираются на земле, взывая к Аллаху.
Иные из них даже бросают занятия и отправляются в мечети. Здания этих мусульманских храмов отличаются друга от друга лишь вышиной, числом своих куполов и минаретов, размерами и богатством своих портиков. Наибольшее внимание путешественников возбуждает Софийская мечеть — великолепный храм, воздвигнутый Константином Великим в честь св. Софии и перестроенный Юстинианом. Он сам наблюдал за работами и поощрял усердие строителей; остатки древнего искусства и сокровища языческих храмов были собраны для украшения его любимого создания. Центральный купол этого храма, опирающийся на своды, поражает глаз своей смелостью и гармонией своих пропорций. Яшмовые, гранитные и мраморные колонны были украшены драгоценными карнизами, ляписовыми капителями и резными листьями. Стены покрылись мозаиками и живописью на золотом фоне. Крест, сосуды, стулья, канделябры — были серебряные вызолоченные. Порфировые и мраморные плиты антично-зеленого цвета покрывали пол. Девять бронзовых дверей, украшенных барельефами, вели в этот великолепный храм в котором престол представлял смесь серебра, золота, железа, платины и бриллиантов. Со времени покорения Константинополя Мехметом II и превращения храма св. Софии в мечеть, характер его сильно изменился. Статуи и священные картины были уничтожены, на стенах развешаны огромные зеленые доски с текстами из Корана, мозаики и живопись на стенах были замазаны известью с примесью какой-то желтоватой краски, теперь во многих местах обвалившейся и являющей следы прежних украшений. На месте алтаря стоит камень из розового мрамора показывающий направление к Мекке; тут же мотаются и полинялые лоскутья, покрытые пылью, — остатки ковра, на котором молился Мехмет. Турки закрасили в этой мечети все, что могло напомнить Христа, но их нетерпимость не могла изгладить печати величия и простоты, составляющих принадлежность христианских храмов. Им удалось только совершенно испортить наружный вид мечети. В хаосе куполов, полукуполов и минаретов запутываются линии и замаскировываются формы главного строения. Все пространство вокруг него загромождено разными пристройками, гробницами, банями, деревянными домишками, дрянными лавчонками… Вследствие этого никоторые путешественники отдают предпочтение мечетям Ахмета и Сулеймана II, построенным в арабском стиле и отличающимся удивительной гармонией сводов и куполов, а также роскошью скульптурных орнаментов.
В нескольких шагах от Софийской мечети начинается сераль — дворец султана. Это самый поэтический и самый мрачный уголок Стамбула. Собственно говоря, его нельзя назвать и дворцом: это целый город укрепленных зданий причудливого стиля, павильонов и садов, в живописном беспорядке разбросанных на мысе, омываемом Золотым Рогом и Мраморным морем.
Ворота старого сераля в Стамбуле, конец XIX в.
Масса легких колонн, воздушных галерей, ротонд, навесов, сводов, куполов и балюстрад поднимается между группами сикомор и кипарисов, между кустами роз и жасминов. По рощам и лужайкам извиваются дороги, усыпанные раковинами и песком. Зонтообразные сосны склоняются над берегом; акации и клены опутывают своими ветвями зубцы стен; виноградные лозы, цепляясь за кипарисы, качаются под террасами. С балконов дворцов открывается чудный вид на Босфор. Тут «блестящие звезды голубого неба наслаждений» проводили лучшие часы своей жизни, зачастую весьма непродолжительной. Еще и теперь можно видеть под жимолостью и кустами роз деревянные спуски, по которым низвергались в море несчастные одалиски, зашитые в кожаные мешки в обществе кошки и змеи. Сколько страшных злодеяний, сколько драм могли бы рассказать стены этих пышных чертогов, воздвигнутых в различные эпохи, в противоположных стилях!.. Как известно, большинство султанов достигали трона только после целого ряда убийств и преступлений.
Из ворот сераля вы выходите на площадь Ипподрома — и тут среди смрадных ям, деревянных домишек и куч мусора находите древнейший памятник Константинополя — знаменитую змеиную колонну. Она представляет собой бронзовый столб, с тремя обвившимися змеями, который платейцы поставили в Дельфийском храме, в память своей победы над персами. Этот памятник находится в весьма плачевном виде, так как турки, полагая, что в колонне скрыто золото, поотбивали головы у змей.
Исторических достопримечательностей в Константинополе вообще сохранилось немного, потому что частые пожары, а также и военные нападения, которым подвергался город до завоевания его магометанами, уничтожили почти все памятники древней Византии. Даже от эпохи византийских цесарей остались только колонны, арки водопроводов, обелиски да полуразрушенные городские стены. Последние воздвигнуты императором Константином и достигают местами до шестидесяти футов вышины; вершины же их имеют вид террас. Могучая растительность покрывает рвы и трещины, выбегает из-за зубцов и каменных уступов; под сплошной массой порослей скрываются все повреждения, произведенные в валах временем и осадами. Ключом к этим стенам служил древний замок Семи Башен, сохранившийся и до сих пор. Это мрачное место заключений, пыток и казней тоже окружено роскошной растительностью.
Мы уже говорили о частых пожарах Стамбула. Причина этого явления кроется отчасти в беспечности мусульман, а главным образом в тесноте прилегающих друг к другу деревянных строений, из которых состоит огромное большинство домов города. Только с недавнего времени стали появляться постройки из белого известняка; прежде же только Пера, населенная европейцами, изобиловала каменными домами. Эта часть Константинополя заключает в себе лучшие магазины, отели, театр, школы, госпитали, множество консульств и все посольства. Но восточный характер придают ей дома, поднимающиеся уступами, образующими над улицей нечто в роде свода. Местом общественных гуляний служат здесь кладбища. Особенно посещается большое кладбище, где находится кафе-концерт и огромная площадь, которая служит средоточием светской роскоши и тщеславия; тут беспрестанно снуют экипажи, прогуливаются пешеходы. Чудный вид на Босфор, высокие горы Азии и леса кипарисов открывается с этой площади.
Но турки имеют особенную склонность к кладбищу Скутари; многие даже завещают схоронить их там, в той надежде, что это место никогда не попадет в руки гяуров. Каждый, нашедший себе приют на этой привилегированной земли, покоится под тенью своего кипариса. Широкая аллея прорезывает лес, образуемый этими надгробными кипарисами и чинарами, который тянется от Босфора до самого Мраморного моря.
Кипарисы и дорога, ведущая на кладбище, Скутари, Константинополь (Стамбул). Нач. XX в.
На могилах одиноко сидят правоверные, пьют кофе, курят трубки и предаются мечтательности. Что придает особенную красоту Константинополю, так это обширная голубая площадь Босфора, беспрерывно бороздимая пароходами, парусными судами и легкими изящными каиками. Пролив извивается крутыми излучинами то суживаясь, то расширяясь между цветущими берегами, покрытыми группами скал, дворцами, киосками и садами. Нет высшего наслаждения, как любоваться с просторного балкона, нависшего над самым морем, чудной картиной летней ночи на Босфоре. Сияние высокого звездного неба соперничает с искрометным отблеском небесных тел, глубоко погрузившихся в светлую поверхность моря. В облачные ночи вас поразит другое явление: движете рыб делается видным, как в аквариуме; каждая из них оставляет на пути светлую полосу в волнах, изобилующих фосфором. Картина охоты дельфина или меча-рыбы представляет зрелище необыкновенных световых эффектов.
А кругом все тихо, все навевает сладкую дремоту. Только порой глухой шум руля или протяжное восклицание муэдзина, призывающее к ночной молитве, нарушает безмолвие ночи.
Автор: Н. Р. Овсяный