Любопытно отметить, что даже в XVIII веке, когда орнаменты в духе Louis XV мешаются с западными формами цветов, гвоздика восточного характера не остается без употребления, — с ней так сжились, что еще долго ее будем встречать в рисунках набоек. Появление в рисунке новых форм дает и узоры совершенно иного типа (рис. 31); отдельные части, лишенные гибкости и общей схемы, напоминают металлические накладки елизаветинской эпохи и представляют грубую провинциальную работу, лишенную основной идеи. Набойка подобного характера находится на переплете книги XVIII века архива Министерства Юстиции в Москве. К этому же времени относится набойка, заключающая в себе растительные формы восточного происхождения (рис. 32). Развернутый лотос, гвоздика, василёк и ромашка, сохранив слабые следы своего происхождения, подверглись сильной переработке русским провинциальным мастером, введшим некоторые новшества в эту композицию: таковы листья дуба, покрытые точками, давшие своеобразный характер этому рисунку.
Рис. 31. Переплет книги, хранящейся в Московском архиве Министерства Юстиции
Рис. 32. Переплет книги, хранящейся в Московском архиве Министерства Юстиции
Рис. 33. Переплет книги начала XVIII в., хранящейся в Московском архиве Министерства Юстиции
Еще более своеобразной, не имевшей ранее себе подобных, является набойка, исполненная черной и розовой красками по грубому прокрахмаленному холсту, взятая с переплета одной из книг владимирского наместничества. Композиция ее явилась под влиянием французских тканей, имевших сильное распространение в XVIII веке, но, не имея общей схемы, намеченной заранее, представляет образец рисунка, создававшегося во время резьбы формы (рис. 33). Постепенно, по мере работы, шла компоновка рисунка, и совершенно случайные повороты ремней, покрытых мелкими травами, явились в таком оригинальном виде, в котором руководящую идею найти крайне мудрено. О происхождении рисунков, подражавших дорогим французским тканям, Я. П. Гарелин говорит, что они возникли, благодаря моде, охватившей богатые классы населения. Более бедные, не имевшие возможности их покупать, удовлетворялись выбойкой, выпущенной в подражание им. Рассматривая рисунки, исполненные в два тона по заштрихованным фонам розетками или цветами (рис. 34), переносишься мысленно к прототипам их, богатым шелковым тканям робронов, фижм и кафтанов, с которыми их связывают характерные французские формы, обрамленные мелкой тушевкой, служащей переходом к фону, покрытому, помимо штриховки, еще и небольшими круглыми ягодками (рис. 35). Также под сильным французскими влиянием исполнен большой рисунок фелони, хранящейся в музее Строгановского училища, в котором широкая раскидка рисунка и свободное направление тушевки орнамента указывают первоклассного мастера, красиво расположившего интересную композицию на ткани (рис. 36).
Рис. 34. Набойка из Исторического музея
Рис. 35. Часть набойки из Исторического музея
Рис. 36. Набойчатая фелонь из Художественно-Промышленного музея императора Александра II
Как уже выше было указано, пряничные формы, с их своеобразным фантастическим миром птиц и других животных, оказывали влияние на рисунки набоек, и ткань, покрытая павлинами, двуглавыми орлами и другими птицами на фоне мелких точек, представляет мотив народного творчества, созданный под этим влиянием (рис. 37 и 38). Еще более интересной является занавеска из коллекций Художественно-Промышленного музея при Строгановском училище (рис. 39).
Рис. 37. Набойка, исполненная под влиянием пряничных досок. Из Исторического музея
Рис. 38. Оттиск с деревянной формы, созданной под влиянием пряничных досок. Из Смоленского музея княгини Тенишевой
Рис. 39. Кусок набойки из Художественно-Промышленного музея императора Александра II
В ней заморские птицы помещены на ветвях фантастических цветов, и если некоторые из них вдохновлены пряничными формами, то другие созданы несомненно под влиянием лубочных картин, имевших широкий сбыт в Московском государстве. Верхняя полоса орнамента исполнена под сильным французским влиянием, господствовавшим во всей Европе и в частности в России с половины ХVIII века. Всевозможные лубочные картины, известные у нас еще в XVI веке (Забелин, «Домашний быт русских царей», стр. 169), в последующую эпоху получили более широкое распространение; ввозимые с Запада и гравируемые у нас в России, они украшали хоромы царевны Софии Алексеевны, в 1686 году были в домовой казне патриарха Никона в количестве 270 листов, были у Голицына и Артамона Матвеева и составляли необходимую принадлежность каждой крестьянской избы (Ровинский, т. I, «Народные русские картины»). В эпоху их большего распространения, при Петре, они, вместе с пряничными формами, дают новые мотивы украшения тканей, причем, вероятно, первые клише прямо печатали на материи, без соблюдения какого-либо порядка или связи, а подбирая одно клише к другому и заполняя ткань постепенно совершенно случайными сюжетами тех форм, которые оказались под руками (рис. 40). Таким образом, на большой занавеси, хранящейся в Смоленском музе княгини Тенишевой, рядом с райской птицей, заключенной в орнаментованную окружность, попали пирующие франты в камзолах, с дамами в костюмах той же эпохи, Полкан-богатырь, сражение царя Александра (Македонского) с неизвестным богатырем, охота на птицу и др. сюжеты, окаймленные однотонным орнаментным бордюром.
Рис. 40. Часть занавеси из Смоленского музея княгини Тенишевой
Рис. 41. Часть занавеса из Исторического музея
Но подобный набор клише, предназначенных для другой цели (для печатания лубков), не мог отвечать вполне тем декоративным требованиям, которые предъявлялись к набойке. Штрихи клише были слишком тонки для ткани и давали вялые рисунки. Появились специальные доски с подобными фигурами, которыми и стали набивать ткани, шедшие, главным образом, на занавески всевозможных сортов. Пошиб рисунка этих светских сюжетов на первых порах сохраняет иконописный характер рисунка, условный и аскетический, но, благодаря лубкам, постепенно оживляется и приобретает новый пошиб, в котором сказалась переживаемая народом эпоха. Рисунок 41 представляет одну из занавесей петровского времени, с богатой каймой сверху в стиле Людовика ХIV, причем формы узора над двумя птичками напоминают те каменные сандрики над окнами, которых так много дошло до нас от петровского времени. В костюмах двух воинов, едущих навстречу друг другу, сказалась эпоха Великого Преобразователя, с его продолжительными войнами и введенным новым обмундированием. Головной убор, короткий камзол с шитьем на груди и отогнутыми фалдами, короткие штаны, чулки и башмаки с пряжками передают тип рейтара этого царя. Резчик, делавший эту доску, не мог отрешиться от геройских преданий старины и, изобразив современного ему всадника, чертами лица напоминающего самого царя, поместил в левом углу картины титульную надпись: «Сильный богатырь Усыння Горынныч». Едущий навстречу первому, всадник одет в кольчугу, на нем круглая шляпа и развевающийся за плечами плащ. В правой руке он держит направленное на врага копье с флюгаркой. Назван он просто «Сильный богатырь». Любопытно отметить, что на этом и на многих других клише этой эпохи при резьбе надписей не принято в расчет, что, вырезанные на доске как следует для чтения, при набивке ткани они выйдут наоборот, что мы и видим на рисунке.