Недостаток источников не позволяет нам сделать какие-либо определенные выводы ни о состоянии ткацкого искусства в эпоху эгейской культуры, ни о том, в какой степени ткацкое искусство античной Греции могло получить себе опору в эгейской традиции. Среди раскопочного материала эгейской культуры уже с самого древнего ее периода попадаются глиняные веретена, указывающие на развитие прядения. Очень своеобразен и интересен женский костюм позднекритского и микенского периодов на вотивных фигурах заклинательниц змей и на печатях золотых перстней. Своеобразие этого пышного костюма, с плиссированными юбками и высоко приподнятым корсажем, невольно наталкивает на мысль, что и материалом для такого своеобразного костюма служила ткань местного производства, сделанная из «ариадниных нитей», прославленных в известном греческом мифе о Тезее. Но, с другой стороны, Крит вел через посредство финикиян торговлю с Египтом и Вавилоном, материя для нарядов могла быть и привозной, а миф о Тезее и Ариадне представляет такую сложную комбинацию старых и новых мотивов разного происхождения, что из него трудно извлечь какие-либо исторические данные. Единственно, что более или менее положительно свидетельствует в пользу существования местного ткачества в эпоху крито-микенской культуры, — это древнегреческий аристократический эпос, гомеровские поэмы, в которых боги и члены царских семейств, а также и разные подневольные дворцовые слуги занимаются тканьем и вышивкой. Вероятно, это и действительно соответствует тому порядку вещей, который существовал в эгейском Крите и Микенах. В царских мастерских и в поместьях крупных землевладельцев имелось, как можно предполагать, собственное производство тканей, хотя, может быть, и по восточным образцам.
В гомеровскую эпоху изготовление и украшение тканей, видимо, в большом почете; в поэмах мы находим неоднократные упоминания
о тех или иных работах по тканью и вышивке. Ткацкое искусство — излюбленное занятие Афины, которая обычно изготовляет роскошные одеяния для себя и остальных богов. Тканьем бывают нередко заняты и все упоминаемые в поэмах знатные женщины: Арета, Елена, Пенелопа, Цирцея и др. В вазовой живописи мы имеем изображения гомеровского ткацкого станка; одно из них, более ранее (V века), представляет сцену из комедии и в известной степени низводит простоту изображения до шаржа, другое, наоборот, обнаруживает склонность к модернизации и идеализации. Но в обоих изображениях все же достаточно переданы характерные черты древнегреческого ткачества — вертикально натянутая основа, удерживаемая в перпендикулярном положении с помощью привешенных к нитям грузил *.
* Cм. «II.», III, 125-128; V, 734-735, XIV, 178-179, «Od.», I, 357, V, 61-62, X, 221-223. Из рисунков на вазах — первый представляющий Одиссея у Цирцеи, см. Г. Ламер. «Греческий мир». Москва 1914, стр. 24, второй — (IV век), представляющий Телемака и Пенелопу, — у Мюнца — «La tapisserie», стр. 31.
Позднейшая греческая литература также дает нам не мало указаний на распространение в греческом домашнем быту ткацкого искусства. Афинские девушки ежегодно посвящали Афине узорное покрывало своей работы; первыми же художниками ткачами, исполнявшими панафинейский пеплос, по словам Аристотеля, были два карийца: Акезас и Геликон (Athen. II, 48 В.). Кроме них в древнем мире большой известностью пользовались египтянин Памфилиас и уроженец города Сибариса — сибарит Алкимен (или Алкисфон). Последним была изготовлена знаменитая посвященная Гере Лаконской ткань с изображениями олимпийских богов и сценами из действительной жизни (см. Aristot. — Mir. Auscult. Ed. Westermann. 96. Извлечение этого известия у Athen. XII, 541 А.). Вышивкой занимаются героини Аристофана, а позднее и Феокрита. За ткацким станком, под стук перебрасываемого челнока, проводила свою безмятежно счастливую юность в отцовском доме Ифигения (Aristophanes. «Lysistrata», 150. Theocritus. XV, 36-37.).
Вместе с окончательным распадом родового быта и ростом греческой торговой городской культуры и производство тканей мало-помалу выходит из круга домашней работы госпожи и ее рабынь, рассчитанной на потребление внутри замкнутого ойкосного хозяйства. Возникают большие ткацкие мастерские с рабским трудом и уже значительным разделением производственного процесса и с работой на рынок (* см. сноску ниже). Растет специализация различных районов Греции по выработке тех или иных тканей: в одних производятся тонкие льняные ткани, в других — шерстяные, одни города специализируются на выработке покрывал и плащей, другие славятся окраской тканей или вышивками (** см. сноску ниже). В эту же пору начинает обостряться и экономическое соперничество между городами, что, между прочим, отразилось и на целом ряде народных сказаний этой эпохи о спорах между собой или самих городов, или их богов-покровителей.
* В это время известны особые рабы-специалисты по мойке шерсти (έριόπλυτаι), по сортировке и разборке (εάντριαι или εάνται), ткачи (όφάνταί), дальнейшее изготовление шерстяных тканей — валяние вытягивание, вычесывание, стрижка и отжимка, — все эти процессы находятся в руках γναφείς. Р. Guiraud. «La main d’ӕuvre industrielle dans l’ancienne Gréce». Paris 1900, p. 55.
** Милет славится своими пурпурными узорными тканями и коврами, Мегара — тканями более грубыми и плотными, Кипр — пестрыми вышивками, Патры — переработкой в более плотные льняные ткани восточного виссона, Имброс — выработкой тканей из заячьей шерсти, о. Кос — тканей из бомбицины. Ср. В. Büchsenschütz. «Die Haupstädten des Gewerbfleisses im klassischen Altertum». Leipzig 1869, стр. 64-72.
По отношению к нашей теме интересно сказание о дочери колофонского ткача Арахне (по-гречески — «паук»), которая будто бы вызвала на состязание в ткацком искусстве Афину. Арахна выступает как представительница лидийского искусства узорного тканья, а Афина как покровительница одноименного с ней города, где производились по преимуществу гладкие ткани. (В позднейшей, александрийской интерпретации сказание упоминается у Вергилия («Georgica», IV, 246) и художественно обработано в «Метаморфозах» Овидия — VI, 5-145. В объяснении мифа европейская историческая литература выдвигает мотивы борьбы религиозных культов или же борьбы двух направлений художественных вкусов — см. W. Н. Roscher. «Ausführlicher Lexicon der griechischen und römischen Mythologie». Leipzig 1884-1886, стр. 469, и Paulys Wissowa. «Reale Enzyklopedie». Stuttgart 1896, III, стр. 367).
До VI века в Греции господствовали узорные ткани, затем демократические перевороты конца VI века выдвинули на историческую сцену новый класс, идеологическим запросам которого стали более отвечать одноцветные ткани — белые или кирпично-красные, украшенные только одной желтой, красной или синей полосой. Но с приближением к эллинистической эпохе снова получает распространение среди высших классов узорная ткань. Вначале узоры греческих тканей (если это даже не привозные, а местные ткани) в основе восточного происхождения, но, судя по многочисленным изображениям на вазовой живописи, уже и здесь мы видим некоторое характерное отклонение от Востока.
Восток — главным образом Вавилон и Персия — тяготеет к пышному узору, заполняющему все поле украшаемой ткани; для грека узор — это изящный аксессуар, элементы которого обычно разбросаны по ткани, не отягощая и не заполняя ее всю целиком (René Menard et Claude Sauvageot. «Vie privée des anciens. L’Égypte et l’Asie». Paris, стр. 14-15).
Если грек изображал на ткани даже сложные сцены, все же он вносил в изображаемое кое-какие черты свободной композиции *.
* (В трагедии Эврипида «Ифигения в Тавриде» Орест напоминает Ифигении, как она выткала распрю Атрея и Фиеста и солнечное затмение. По этим напоминаниям героиня трагедии и узнает брата. «Iphig. in Tauris», 809-817. Русский перевод Анненского («Театр Эврипида». Драмы, т. III. М. 1921, стр. 212) весьма не точен. См. также в «Метаморфозах» Овидия описание узора на ткани, выведенного Афиной-Палладой при ее состязании с Арахной:
Марсов выводит утес Паллада у Кекропса в замке
И о прозваньи земли старинную самую распрю.
В креслах высоких двенадцать богов, в середине Юпитер,
С важностью власти сидят. Отличает каждого бога
Выраженье его…
(Перевод Фета — «XV книг Превращений», 70-74. М. 1887, стр. 259).
Поэт Феокрит, посетивший Александрию в 60-х годах III века до нашей эры, описывая виденные им религиозные мистерии в своей идиллии «Сиракузянки», посвятил специальные строки тканям, приготовленным для этих мистерий:
Что за ткачихи, Афина, покровы им эти соткали!
Чья им искусная кисть создала этих образов прелесть:
Ведь что живые стоят, что живые гуляют по ткани.
Скажешь, с душою они: нет на свете мудрей человека!
Но в большинстве случаев на одеяниях греков, как они изображены на вазах, мы не находим сложных композиций: здесь преобладают геометрические фигуры, звезды, листья, цветы, реже, и то уже в более позднюю эпоху, попадаются изображения реальных и фантастических животных.
Можно различить три типа узоров, украшающих греческую одежду. Первый — когда рисунок близок еще к восточному; это или полосы с фестонами, кружками, точками в квадратах, розетками, или заполняющие все поле ткани клетки, квадратные и ромбовидные, шашечные узоры и пр. Подобный тип узора распространен в VII-VI веках (см. рис. 4). Второй тип, особенно часто встречающийся и характерный для греческих тканей классической эпохи V века, — это тип ткани, легкой и воздушной, которая заполняется или продольно сбегающими полосами, или широко и свободно разбросанными мелкими крестообразными розетками, трилистником, свастикой; иногда при этом края одежды обводятся каймой, но тоже с легким точечным или фестончатым орнаментом (см. рис. 3). Третий тип, возникающий в IV веке и развитый в эпоху эллинизма, — гладкая ткань, но уже не столь воздушная, с пышной вышивкой по вороту и подолу. Геометрический орнамент сменяется растительным — пальметками и акантом. Узор связан в известной мере и с материалом ткани: легкий, воздушный узор обычно украшает льняную ткань, на шерстяной ткани — узор более тяжелый .
(Примеры по вазовой живописи можно взять хотя бы из книги Ernst Buscher. «Griechische Vasenmalerei». München 1913; для первого типа — рис. 47, для второго — рис. 58, 60, 99, 104, 120, 140, 145, 146, для третьего — рисунок 149. В дополнение — Г. Ламер. «Культурно-исторический альбом». «Древний мир», вып. II. М. 1914, рис. 99, рис. 112; Furtwängler und К. Reichold. «Griechische Vasenmalerei». München 1912).
Рис. 3. Греческие ткани IV века до нашей эры. Ленинград. Эрмитаж
Рис. 4. Греческие ткани VII-VI веков до нашей эры. Таласская ваза из Руво
Данные вазовой живописи находят себе некоторое дополнение в памятниках скульптуры, в так называемых танагрских статуэтках. Затем, конечно, представляет значительный интерес и небольшой ассортимент дошедших до нас подлинных греческих тканей.
Ткани эти, обнаруженные при раскопках скифских и босфорских погребений от Керчи до Кавказа и острова Хортицы, имеют вытканный, вышитый или набивной узор. Мотивы разнообразны и довольно сложны, они принадлежат в общем к третьему из указанных типов. Драгоценным образчиком греческих вышивок являются куски женской одежды IV-II веков до нашей эры из Павловского кургана (см. рис. 5). По шерстяной ткани цвета фиолетового пурпура вышито плоским стежком разноцветными шерстяными нитками изображение амазонки и растительный орнамент. Образцом вытканного рисунка может служить материя опушенной мехом шапки, найденной в б. Темрюкском уезде Кубанской области, в Семибратском кургане. На фоне нежного вишнево-бурого цвета вытканы пестрые утки и оленьи головы (см. рис. 6). В выработке этой ткани замечательно сочетание двух способов тканья, с одной стороны — репса, с другой — атласа, и то, что узоры одинаковы с обеих сторон, как в гобеленах. В главной, совершенно нетронутой гробнице шестого из «семибратских» курганов был найден большой 3,6 × 3,6 м.) шерстяной покров παραπέτασμα на гробу воина, жившего в IV веке до нашей эры. Покров сшит из полос шерстяной материи 0,32 метра длины, ранее бывшей в употреблении, как видно по заштопанным дырам; узор набит краской. По содержанию это растительный орнамент и довольно грубо исполненные мифологические сцены (см. рис. 7) (* см. сноску ниже).
* И. Толстой и Н. Кондаков. «Русские древности в памятниках искусства», вып. I. СПБ. 1889, стр. 65-66. См. также Moriz Dreger. «Künstlerische Entwicklung der Weberei und Stickerei». Wien 1904. Textband 2. Tafeln 1-7; M. Хвостов. «Текстильная промышленность в греко-римском Египте», стр. 26-28, и Paul Schulze. «Alte Stoffe». Berlin 1920, стр. 13-14.
Дрегер полагает, однако же, что по южнорусским раскопкам отнюдь нельзя делать каких-либо широких выводов о вкусах и модах греков метрополии; в рисунке уток, по Дрегеру, чувствуются следы скорее египетского, чем греческого влияния.
Рис. 5. Греческая вышивка IV-II веков до нашей эры. Ленинград. Эрмитаж
Рис. 6. Греческая ткань IV века до нашей эры. Ленинград. Эрмитаж
Рис. 7. Греческая набивная ткань IV века до нашей эры. Ленинград. Эрмитаж
К только что перечисленным образцам следует добавить новую группу греческих тканей и вышивок, открытых в 1924 году экспедицией П. К. Козлова в северной Монголии, в ноин-ульских курганах. Здесь, на глубине 12-15 метров, в деревянных срубах, среди ранее ограбленных погребений гуннских шаньюев (князей) и были найдены эти исключительные произведения греческой текстильной промышленности, относящиеся ко II веку до нашей эры, так как могильники эти уже в половине первого столетия до нашей эры были ограблены ухуанцами (cм. «Краткие отчеты экспедиций по исследованию северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П. К. Козлова». Л. 1925). Вновь найденные ткани по материалу, окраске, технике тканья и способу шитья совершенно сходны с выше рассмотренными тканями скифских и босфорских погребений, ныне хранящимися в коллекциях Эрмитажа (cм. «Отчеты археологической комиссии за 1878 и 1879 гг. » и Атлас. СПБ). До сих пор еще не было известно так богато расшитых греческих тканей, как найденные в 1924 году в Монголии, которые являются единственными в мире образцами греческой вышивки. На одном куске (0,36 × 0,21 метров), на верхнем фризе изображена большая пальметка с расходящимися от нее растительными побегами, и фигура крылатого дракона; снизу идет орнаментальная полоса из пальметок — мотив, часто встречающийся в росписях греческих ваз (см. рис. 8). На другом куске ткани имеется второе изображение дракона, сходное с первым.
Рис. 8. Греческая вышивка II века до нашей эры. Ленинград. Академия наук
Следующий дошедший до нас большой кусок вышивки имеет два крупных изображения на среднем фризе: поясную человеческую фигуру, держащую в левой руке щит, а в поднятой правой — трезубец, и большую птицу с распущенными крыльями и со змеей в клюве. Человеческая фигура вырастает из листьев орнамента, расходящегося красивыми поворотами в обе стороны. Белые гладкие полосы отделяют эту композицию от полосы растительного орнамента из белых и коричневых трилистьев апия с тоненькими усиками и мелкими боковыми листочками (см. рис. 9).
Рис. 9. Греческая вышивка II века до нашей эры. Ленинград. Академия наук
Еще больший интерес представляет фрагмент (0,56 x 0,36 м.) с группой всадников, вышитой белыми, желтоватыми, темно-красными и коричневыми разных оттенков нитками на ткани пурпурового цвета. Все фигуры композиции плотно сдвинуты друг с другом, как в вазовой живописи. Центральную часть фрагмента занимает всадник на белой лошади, обернувшей голову назад; седок изображен в профиль. За ним показана повернутая в три четверти верхняя часть второго всадника, а с другой стороны видно плечо третьей фигуры. Внизу еще три лошадиные головы и часть ног, причем одна из лошадей, с вытянутой шеей, закрывает головой фигуру первого всадника. Под этой сценой идет более узкий фриз из чередующихся пальметок и цветков арацеи. Возвращаясь к фигурам, следует отметить, что они одеты в скифские расшитые кафтаны с запахнутыми на груди полами, длинные расшитые штаны и мягкую обувь и носят такую же прическу, как на известных рельефных изображениях кульобской или чертомлыкской ваз (см. рис. 11). Это сходство в прическе и в одежде дает определенное указание на происхождение самой вышивки, на которой изображены скифы или родственное им племя, причем изготовлявшие эту вышивку греческие вышивальщики, очевидно жившие между ними, хорошо знали все подробности быта скифских племен. Исходя из этих соображений, следует признать, что местом ее изготовления могла быть одна из греческих колоний в Скифии, на берегу Черного моря.
Рис. 10. Греческая вышивка II века до нашей эры. Ленинград. Академия наук
Рис. 11. Греческая вышивка II века до нашей эры. Ленинград. Академия наук
Потолок погребальной камеры был затянут вышивкой же, средняя часть которой занята крестообразными розетками; между розетками — черепахи, рыбы и ящерицы. Все это обрамлено рядами бордюров из двусторонних пальметок, чередующихся с розетками. Борт из другой ткани, вышитой ромбами (см. рис. 10). Г. И. Боровка, в своей статье «Культурно-историческое значение археологических находок экспедиции» (cм. «Краткие отчеты экспедиций по исследованию северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П. К. Козлова». Л. 1925, стр. 31), пишет: «Не только то, где были изготовлены ткани, объясняет нам это изображение всадников-скифов. Оно дает нам также указания на то, каким путем попали эти ткани в Центральную Азию. Скифия находилась в постоянном и тесном экономическом и культурном сношении с племенами, жившими на восток от нее, и являлась таким образом посредником в торговле греческих колоний на берегу Черного моря с Азией. Находки в кургане на Судзукте (ноин-ульские) с полной очевидностью свидетельствуют нам о том, что эти сношения доходили до нынешней северной Монголии».
Со второй половины IV века Греция входит в состав громадной Македонской монархии, эллинская культура проникает далеко на Восток, вплоть до берегов Инда, и в Египет. В частности основанная Александром Македонским Александрия является главным очагом этого нового синтеза культур Востока и Запада, получающего название эллинистической культуры.
С теми особенностями, которые получило ткацкое искусство в эпоху эллинизма, частично нам придется не раз встретиться в последующем изложении. Здесь же следует сказать несколько слов о судьбе античного ткацкого искусства в республиканском и императорском Риме.
Уже древние италики, занимая долину р. По, были знакомы с культурой льна, и вполне вероятно, что они ткали для себя льняные одежды. На знакомство с прядением указывают многочисленные находки древних глиняных прялок.
Издавна была известна в Италии и выделка шерстяных тканей, и обычно римское население республиканского периода одевалось в домотканые одежды. Огромные завоевания Рима и превращение всех стран, экономически тяготевших к Средиземному морю, в римские колонии, привели к вытеснению домашней продукции товарами, привозимыми в Рим из подвластных ему провинций. Так, в императорскую эпоху, по словам Страбона, «мягкую и самую лучшую шерсть доставляют окрестности Мутины и реки Скутаны; жесткую дает Лигистика и страна инсубров; большая часть домашней прислуги италиков одевается в платье из этой шерсти. Шерсть посредственного достоинства поставляется окрестностями Патавия; из нее ткут ковры, одеяла и подобные вещи, волосатые с обеих сторон или с одной. (Страбон. «География», пер. Ф. Г. Мищенко. М. 1879, кн. V, гл. 1, стр. 220. По поводу патавийских тканей острил в свое время Марциал:
Шерсти крученой тройной патавянки туники носят:
Добрую плотную ткань может пила распилить.
(Martialus, XIV, 143) ).
Гигантская Римская империя облегчает и развивает торговлю не только между странами Средиземноморья, — ее растущий торговый капитал продвигается все дальше на восток. Распространив мало-помалу свои границы до р. Евфрата и владений парфян, Римская империя завела сношения с Китаем, и в Рим уже во времена
Августа (I век нашей эры) прибыло посольство серов, как называли римляне китайцев. Среди других подарков они привезли настоящие шелковые ткани.
Шелковые ткани получают в Риме все большее и большее распространение, торговля ими сосредотачивается в руках особых, специально этим занимающихся купцов. Поскольку шелк еще в I веке нашей эры начал вытеснять с римского рынка косские и ассирийские ткани из бомбицины, заинтересованные в торговле последними римские торговые круги провели в 16 году сенатское постановление о запрещении носить шелковые ткани хотя бы мужчинам: «ne serica vestis vires foedarent» — «чтобы шелковая одежда не приводила к позорному расслаблению». Позже, во II веке, врач Гален говорит о популярности шелковых тканей среди женщин повсюду, особенно же в больших городах. Еще более растет мода на шелк в III веке, хотя цены в то время чрезвычайно высоки: по словам Вописка, фунт шелка идет за фунт золота — «libra enim auri tunc libra serici fuit». Азиатская роскошь нисколько не ослабевает и в модах IV века. «Современная нам знать, — говорит писатель IV века Аммиан Марцеллин, — измеряет свое достоинство и важность высотою экипажа и тяжеловесным великолепием своих одежд. Длинные одежды из пурпура и шелка развеваются по ветру и дают возможность рассмотреть под ними богатую тунику, украшенную вышивками, изображающими различных животных» (М. Стасюлевич. «История средних веков», I, 88). Мода на такого рода роскошные одежды особенно была распространена в восточных провинциях, причем техника выделки стояла здесь порой очень высоко (* см. сноску ниже). Подобную ткань, переданную в мраморе, можно видеть на одном надгробии Капитолийского музея в Риме. Ткань тюфяка, на котором лежит покойник, покрыта изображениями собак, преследующих оленей и ланей (cнимок с этого надгробия см. Foggini. «Mus. Capit.», t. IV, tab. I).
* Henry Clouzot. «L’art et decoration. Quelques tissus bysantins». XII, 1931, стр. 171-180, цитата из Феодорита Кирского, начала V века: «Les femmes, ayant saisi les fils tres fins, les ourdissent, puis commencent par les tendre en ordre régulier comme des cordes sur le métier. Elles deroulent le fil dе trame, en même temps qu’elles separent avec la navette les fils dе la chaîne, ici relachant, là faisant tirer les cordes qui sont adoptees à ces fils. Ensuite, avec les instruments disposés à cet effet, pressant et foulant en quelque sorte la trame, elles terminent ainsi le tissu. Qui n’admirerait avec raison l’imagination accordée à 1’homme? quoi? À l’aide d’une seule couleur, on reproduit, avec la laine ou avec la soie, les formes dе tous les animaux et l’on represente des hommes, ici chassant, là priant».
Впрочем, в иных случаях провинция, видимо, доходила и до утрировок. По словам Астерия, епископа понтийского города Амасеи, когда богачи показываются на улицах в одеждах, покрытых сплошь разными изображениями людей и животных, то маленькие дети сбегаются и смеясь, показывают на них пальцами: «На них видны львы, пантеры, медведи, быки, леса, скалы, охотники и все, что художник может заимствовать от природы».
Римский торговый капитал не ограничивается пассивной ролью посредника между восточными центрами производства шелковых тканей и римскими рынками. Греко-римские предприниматели императорской эпохи заводят большие мастерские по льняной и шерстяной промышленности в Египте. Значительно совершенствуется техника производства; в дошедших до нас образцах тканей римской продукции встречаются и полотняное переплетение, и киперное, и атласное, ткани репсовые, двойные, двусторонние и мохнатые. Высоко стоит в Риме окраска тканей, причем вообще цветная одежда среди высших классов императорского Рима гораздо разнообразней по своим оттенкам, чем в Греции: на фресках мы встречаем красные и фиолетовые одежды у мужчин, желтые, розовые и голубые у женщин. Детали ткацкого и красильного дела становятся, по-видимому, предметом внимания и интереса, и упоминание этих деталей — самое обычное явление в художественной литературе (* см. сноску ниже).
* Особенно характерно у Овидия в упоминавшейся уже нами Арахне — «Metamorphosae», VI, 17-23, 53-60. Затем много цитат из разных авторов у М. Хвостова — «Текстильная промышленность в греко-римском Египте». Казань 1914, стр. 140-141.
Развивается в Римской империи и производство собственных шелковых тканей из получаемого с Востока шелка-сырца и шелковой пряжи. Наряду с этим китайские шелковые ткани перерабатываются в полушелковые — их распускают и нити обращают снова в ткань, уже смешав с бумагой или шерстью. Подобная переработка одного типа в другой уже была в ходу в древней Греции по отношению к виссону; теперь она получает широкое распространение, и в I-II веках полушелковые ткани — vestes subsericae — местами даже вытесняют шелковые. Главными центрами обрабатывающей шелковой промышленности IV века являются Сирия и Египет, с городами Антиохией и Александрией. Последняя в течение многих веков считалась главным центром художественного ткачества, как Тир и Бейрут на Сирийском побережье — центральными красильнями античного мира. Китайское сырье обрабатывалось в их мастерских по вкусу заказчиков римлян и поступало к ткачам Александрии. На шелковых тканях римской эпохи мы не раз встречаем греко-римский орнамент.
Рим не создал самостоятельного ткацкого рисунка, но он объединил культуры, распространил лучшие достижения эллинизма, а отчасти и непосредственно Востока по всем концам своей обширной империи.
Римские императоры стремились сосредоточить производство шелковых тканей в многочисленных государственных мастерских — гинекеях, которые были разбросаны по разным местам империи. В дошедшем до нас от древнего императорского Рима списке почетных должностей империи, так называемом «Notitia dignitatum», упоминаются прокураторы гинекеев — Рима, Аквилей (в Цизальпинской Галлии), Арелаты (теперешнем Арле на юге Франции), Виены и Лугдунума на Роне, procurator Beatensis in Brittanis и др. (* см. сноску ниже).
* О прокураторах — см. В. Büchsenschütz. «Die Hauptstätten des Gewerbfleisses im klassischen Altertum», стр. 77-78. Ткани. — M. Dreger. «Künstlerische Entwicklung der Weberei und Stickerei». Wien 1904, Text., стр. 25, Tafeln 8 c und d. Max Heiden. «Die Textilkunde des Altertums bis zur Neuzeit». Berlin 1901, стр. 127 и 183.
В Швейцарии, в Анжере и Зиттене, хранятся два остатка позднеантичных тканей. На анжерской ткани лев бросается на упавшего охотника, на зиттенской — женщина с развевающимся вокруг головы покрывалом полулежит на спине причудливо стилизованного льва. Тут перед нами слияние художественных мотивов Востока и Запада — трактованная в духе античного искусства человеческая фигура и изображенный по-восточному лев; сюжет, быть может, сирийского или римско-египетского происхождения. Любопытно местонахождение этих тканей на севере за Альпами. Оно свидетельствует об экономической и культурной спаянности самых отдаленных концов римского мира.