Текстильное производство в Московском государстве
Узоры ввозимых в Россию роскошных парчовых и шелковых тканей, восточных и западных, не могли не отразиться на тех произведениях текстиля, которые вырабатывались в самой Москве — в дворцовых мастерских, боярских теремах и в светлицах ремесленников и кустарей, в этих зародышах будущей русской текстильной мануфактуры. Среди этих произведений Московского государства главное место принадлежит шитью цветными шелками, жемчугом и драгоценными камнями (см. рис. 247, 248, 249), набойке и тканью, как гладкому, так и узорному.
Рис. 247. Шитые оплечья риз XVI-XVII веков. Переяславль Залесский. Ризница б. Никитского монастыря
Рис. 248. Шитое оплечье XVII века. Звенигород. Музей Савво-Сторожевского монастыря
Рис. 249. Шитые оплечья риз XVI-XVII веков. Рязань. Музей
Дворцовые потребности в Москве обслуживались придворными мастерскими, так называемыми Государевой и Царицыной палатами. Это были учреждения с большим количеством мастеров и мастериц по самым разнообразным специальностям. В ведении Государевой палаты был Бархатный двор; в ведении Царицыной — слободы Кадашевская и Хамовная в Москве, Константиновская в Твери и села Брентово и Черкасово в Ярославском уезде. Специальностью кадашевцев и хамовников была выделка на Государев двор разного сорта полотен и штучных вещей, как скатерти, убрусы, утиральники, полотенца. Сначала, в XVI веке, Кадашевская и Хамовная слободы были подчинены Постельному приказу и представляли совокупность отдельных «служб», причем по каждой службе числился один тяглец. В XVII веке, с переходом в ведение Царицыной палаты, слободы превращаются в обширное учреждение, состоящее под управлением «приказной боярыни». В Кадашеве был заново построен большой Государев Хамовный, двор, с палатами о двух этажах, где и работали у станков мастера-хамовники и бердники и «деловицы» разных специальностей: ткальи, пряльи, бральи, швеи и задельницы. Для беления полотен рядом с Хамовным двором был выстроен Белильный двор, где работали бельницы, или беляницы. На каждого мастера и мастерицу полагался годовой урок выработки, а вместо зарплаты позволялось торговать на льготных условиях всем тем, что будет выработано сверх урока. Такие сверхурочные работы производились уже не в царской мастерской, а на дому. Среди кадашевцев были и иностранцы, большею частью из пленных польской войны 1655-1667 годов, имевшие учеников (* см. сноску ниже).
* О Кадашевской и Хамовной слободах, кроме упомянутых трудов Ив. Забелина, Мартынова, Смирнова, см. еще Базилевич. «Кадашевцы — дворцовые ткачи полотен в XVII в.». «Труд в России». П. 1924; об учениках — С. В. Бахрушин. «Ремесленные ученики в XVII в.». «Труды Государственного исторического музея», вып. III. Разряд общий исторический. М. 1926.
Узоров скатертей, выделываемых на Хамовном дворе, насчитывается до 20 наименований. Возможно, что и здесь сказывается на рисунках восточное или западное влияние: в таких, например, рисунках, как «месяцы» или «немецкое колесо».
Все древнерусское шитье, созданное в мастерских Московского государства с XIV по XVIII век и дошедшее до нашего времени, распадается на два больших отдела. Первый — это элементы украшения одежд: отдельные куски вышивки на толстом картоне — «картулине», вставляемые в различные места одежды, как мужской, так и женской, — вошвы, оплечья, зарукавья и т. п. К этому же отделу относятся и оплечья одежд служителей культа. Второй отдел представляет собою сложные художественные композиции, в виде отдельных подвесных пелен или грандиозных плащаниц. В вышивках русское искусство шло по общему пути с фресковой и станковой живописью. По отзывам современников (Павел Алеппский), плащаница, шитая шелком, казалась нарисованной красками. Благодаря широкому применению светотени изображениям придается некоторая объемность и жизненность, в особенности в трактовке одежд. Шитые картины нередко достигали внушительных размеров. Такова плащаница годуновских мастерских в музее б. Новодевичьего монастыря в Москве (она имеет в длину 2,93 метра) или пелена, упоминаемая в описи 1597 года б. Суздальского Покровского монастыря, длина которой «пять сажен без лохти» (Б. Т. Георгиевский. «Памятники старого русского искусства Суздальского музея». Москва 1927 г., стр. 43). Художественное шитье в XVI и XVII веках производилось главным образом в домашних крепостных мастерских, бывших весьма существенной частью хозяйства феодалов. На дошедших до нас памятниках шитья нередко можно встретить надписи, указывающие, кем, где и когда оно исполнено: «Сделан сей покров в преименитом славном граде Москве замышлением и потружением княгини Марии, княжны Даниловы и дочери княгини Марии» (шитая надпись на покрове с гробницы князей Ярославских 1501 года, хранящемся в Гос. историческом музее). Само шитье за продолжительный период своего исторического существования значительно видоизменялось. В XV веке шитье воспроизводит иконные изображения цветными шелками. В следующие два века шелковое шитье сменяется по преимуществу золотым. Изображения приобретают большую плоскостность и неподвижность. Наряду с этим, путем накладывания тонкого шнура делается попытка отметить глубину складки и дать контурам очертания отдельных частей тела (рук, ног и т. д. ). В XVI веке, кроме шелка различных цветов, вводят жемчуг и отчасти драгоценные камни, а в XVII, особенно в годуновских мастерских, шитье делается исключительно декоративное, с обилием цветных камней и золотых накладок — «дробниц». Вслед за живописью, в шитье появляются элементы натурализма, в трактовке главным образом деталей. Шитье пытается передать рельефность фигур путем подчеркивания теней, что создает иногда, впрочем, впечатление еще большей условности и безжизненности. Все только что сказанное относится к тем пеленам и плащаницам, где имеются многофигурные композиции, рисунки для которых делались иконописцами. Что же касается чисто декоративных вышивок для одежд, то они носили более орнаментальный характер, отчасти копируя, отчасти варьируя узоры, навеянные привозными тканями (851) (Ив. Забелин. «Домашний быт русских царей», г. II, стр. 815, 853, 867, 864, 569 и др.). В Государевой палате «на кизылбашское дело» выделывались обычно нашивки (819, 834), на западный манер ткани «аксамитились» и «бархатились» (814), т. е. вышивались наподобие аксамита и бархата (* см. сноску ниже).
* «Нашивка серебряна на кизылбашское дело короткая, сорок семь гнезд. Делана в Мастерской Палате… » «Нашивка делана в золоченом серебре с белым шелком на кизылбашское дело 15 гнезд». «137 г. (т. е. 1629) апреля 27-го скроен государю налатник тафта бела, под шитье: земля зашивать серебром, а травы аксамитить золотом и бархатить» (И. Забелин. «Домашний быт русских царей», т. II, стр. 814, 819, 834. Его же. «Домашний быт русских цариц», стр. 666-667).
При воспроизведении восточных образцов с помощью вышивки передавались или только отдельные мотивы узорных восточных тканей, или их схема, с добавленными новыми мотивами, или же, наконец, целые фрагменты. Интересной иллюстрацией работ русских вышивальщиц — хотя, вероятно, не царских мастерских, а боярских, являются два оплечья риз: одно Рязанского края, из храма села Волыни б. Рязанской губернии и уезда (ныне хранится в Рязанском музее), другое — в музее города Переславля Залесского б. Владимирской губернии, куда риза передана из бывшего подгородного Никитского монастыря. В обеих этих вышивках видно влияние персидских тканей с копьевидным узором, причем в первой (рязанской) вышивке еще ясно видны мотивы узора той ткани, которая дала вышивальщице идею. В никитской вышивке это сходство меньше — оно звучит отдаленным эхом. Москва середину копьевидных отделений, вместо растительных форм, украсила своим государственным гербом. Образцом переработки в русской вышивке западно-европейских тканей может служить оплечье одной из фелоней б. Савво-Сторожевского монастыря (см. рис. 248) — вклад царя Алексея Михайловича — и оплечье, хранящееся в Рязанском музее (см. рис. 247). В Савво-Сторожевском шитье воспроизводит узор богатейшего итальянского бархата XVI века (см. рис. 137), из которого в 1629 году сделан покров на гроб Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, в б. Сергиевой лавре; оно является произведением царицыных, дворцовых мастерских. Рязанское оплечье (см. рис. 249) напоминает узор драгоценной испанской ткани XVI века, вклада Никиты Ивановича Годунова 1603 года (рис. 243), по-своему переделанный в одной из боярских рукодельных светлиц, может быть, даже годуновской.
Из всей художественной текстильной продукции старой Руси наиболее широко распространенными были крашенина и набойка. Крашенина была гладкая и с рисунком — «крашенина печатная», как говорится в старинных русских песнях. Гладкая крашенина преимущественно двух цветов — лазоревая и зеленая. Указаний на другие цвета в документах не встречается. Ткань с печатным — набивным — рисунком называлась также пестрядью, а изготовлявший ее мастер — пестрядильщиком или пестрядильником. «Того же дни дано Архипку пестрядильщику на пестрядь атласу белого 5 аршин, взят атлас с казенного двора в 164 (1651) году, марта в 31 день» (Архив Московской оружейной палаты. Опись Викторова 709. «Книга кроильная платью государя Алексея Михайловича». Лист 351).
Рис. 250. Русская набойка XVI века. Москва. Коллекция Шабельской
Рис. 251. Русская набойка XVII века. Москва. Музей Текстильного института
Дороговизна узорных парчовых, шелковых и бархатных тканей делала их доступными лишь крупным феодалам. Менее богатые и знатные феодалы, а также, очевидно, известные слои буржуазии, тянувшиеся за верхами, но не имевшие возможности приобретать драгоценные привозные ткани, породили копирование и переделку их узоров в набивном холсте, полотне или миткале. Благодаря этому старинные русские набойки сохранили нам мотивы исчезнувших драгоценных тканей начиная чуть ли не с византийских образцов (см. рис. 250). Схематизируя их узоры, набойщик давал синтез характерных элементов заморского мотива и немногими красками воспроизводил на грубой ткани общее впечатление привозного образца. Такова, например, интересная набивная ткань XVII века, на которой по грубому льняному небеленому полотну красной масляной краской передан мотив флорентийской камки (см. рис. 251). В другой набойке, из коллекций Московского текстильного института, даются характерные розетки богатых брусских бархатных парчей. Одновременно с подражательными узорами, в набойке встречаются и уживаются произведения местного самобытного творчества (см. рис. 256) (подробнее об элементах, служивших им мотивами, см. Η. Н. Соболев. «Набойка в России». М. 1912). Оригинальность мотивов и их декоративные качества, с одной стороны, а с другой — несложные приемы производства служили широкому распространению этого вида узорных тканей.
Рис. 256. Крестьянские набойки по холсту XVII-XVIII веков. Москва. Музей Текстильного института
Старинная русская набойка обычно делалась масляной краской, варенной на олифе, и не требовала продолжительного времени для своего изготовления. Нужно было только время для сушки краски, самый же процесс ее нанесения на ткань был очень несложен. «139 (1631 г. ) февраля в 24 день дано в пестрядь Оверкейку Елизарьеву аршин восемь вершков миткаля. Февраля же в 26 день взят из дела назад» (Архив Московской оружейной палаты. Опись Викторова 745. «Тетрадь записная о всяких делах». Лист 54). В Московской Руси набойка шла не только на платье, — из нее делали знамена, шатры, бумажники (легкие ватные тюфячки, которыми покрывались лавки и табуреты), церковные облачения, занавесы и т. п.
Но, помимо этого применения в городском быту, набойка еще более интересна тем, что она является одним из редких образцов искусства, доступного и широчайшим слоям трудового населения.
При этом узоры ее в крестьянском быту далеки от подражания тем модам, которые сменялись в городском обиходе. Употребляя для своих нужд «крашенину печатную», т. е. холстину с белым, голубым, желтым или зеленым мелким узором по темно-синему фону (кубу), крестьянство сумело донести через ряд веков орнаменты далекого прошлого, сохранив в отдельных частях мотивов элементы таких украшений, корни которых можно встретить чуть ли не в узорах первобытной керамики, свастики и т. п. древнейших орнаментаций. Сравнивая мотивы крестьянских набоек отдельных районов, поражаешься их разнообразием и богатством фантазии. Узоры корелов б. Тверской губернии и узоры Олонецкого края мало схожи между собой, но еще более далеки они хотя бы от набоек вятских звероловов или великороссов северных побережий Белозерья или Пинеги.
Рассмотреть все эти разновидности и проследить эволюцию узоров на крестьянских набойках, кружевах, вышивках национальных одежд различных народностей нашего Союза, в виду изобилия и разнообразия материала, в наших очерках невозможно. Это является самостоятельной темой, еще ожидающей своего исследователя.
Общеевропейское стремление той эпохи завести у себя шелководство, дававшее такие блестящие результаты во Франции, разделялось Россией при проведении в жизнь широких планов по реорганизации царского хозяйства. Царь Алексей поставил себе задачей во что бы то ни стало развести в Измайлове тутовое дерево для выкормки шелковичных червей. За черенками шелковицы неоднократно посылались в Симбирск, в Астрахань, в Киев доверенные люди. Но московские насаждения не принялись, а попытки завести шелковое дело в Симбирске и Астрахани были, по-видимому, сметены начавшимся затем Разинским движением.
Получая, однако же, в изобилии шелк с Востока, Москва могла завести у себя шелковую промышленность и из привозного шелка. Так как во главе дела приходилось ставить иностранцев, требовавших некоторых льгот и самостоятельности, то предприятия по шелковому делу сразу ставятся в особое положение — это уже не просто отделения мастерской палаты, а учреждения, где ответственным лицом является сам предприниматель. При царе Федоре Иоанновиче в Москву удалось пригласить итальянца, Марко Чинопи для тканья парчей, бархатов и штофов. Ему для производства был отведен дом в Кремле, близ Успенского собора. По всем вероятиям, эта небольшая дворцовая мастерская прекратила свое существование в революцию так называемого «смутного времени». В 1625 году у Тайницкой башни был устроен Бархатный двор, переданный в ведение бархатного мастера, голландца Каспара Лермита, но работы его, за недостатком технических средств, успеха не имели, а после него, вместе с полковником Лесли, приехал «мастер бархатного и атласного дела Фильбранец Ефим, родом из немцев», которому для начала работ было дано шелку-сырцу на 400 рублей. В 1630 году он был отпущен за границу для найма ремесленных людей. В 1633 году Фильбрант стоит во главе Бархатного двора, и через два года здесь уже оказывается 36 бархатного дела учеников во главе со старшим, Захаром Аристовым. С половины XVII века в Москве голландцем Ильей Ильиным Торбнтоном устраивается суконная фабрика, а в 1657 году московское правительство получает предложение от француза Лесуера завести ковровую фабрику. Промышленные аппетиты московского правительства растут. Старый бархатный двор скоро оказывается заброшенным, так как он уже слишком мал для новой, более широкой постановки дела. В 1681 году в Москве появляется уроженец Гамбурга, Захария Паульсен, прозванный Захаром Павловым, который устроил заведение для выработки шелковых, бархатных и парчовых тканей. На ссуду в 2000 рублей, выданную ему московским правительством, Паульсен выписал из-за границы 18 мастеров, необходимые металлические части для станков и прочее обзаведение.
Мастерская Паульсена, основанная в 1682 году, первые три года содержалась на его собственные средства, а с 1685 года перешла на государственный бюджет. По договору, заключенному с Паульсеном в 1681 году, он должен был содержать мастерскую на свои средства, а все выработанные им ткани сдавать в Государеву мастерскую палату. Весь взятый товар оплачивался казной по цене, установленной в торговых рядах, а излишки Паульсен имел право продавать самостоятельно по вольной цене.
Предприятие это, однако, большого развития не получило. Из фабрики государственного значения, какую обещал московскому правительству создать Паульсен, вышла, в конце концов, лишь обычная кустарная светелка, работавшая для нужд московского двора, сбывая излишки в ряды, на вольный рынок. Мастер, выучив первую партию учеников, поспешил ликвидировать свое дело, и скопив кое-какие средства, уехал на родину. Слабо организованное дело быстро развалилось, тем более, что и сложившаяся экономическая и политическая обстановка не благоприятствовали его развитию. Наступали петровские реформы, и парчовое дело было заслонено производством более необходимых сукон и полотна для снабжения организуемых регулярных войск. Явилась при этом необходимость и в экономии. В 1717 году вышел указ: «Объявить для настоящей войны, чтоб вновь никакого золота и серебра пряденого и золоченого не носили и нигде не употребляли, а донашивали бы старые, а вновь отнюдь не делали под великим штрафом. А носить только китайские из Сибири шелковые материи и персидские, также из здешних мануфактур всякие, кроме золота и серебра» (Полное собрание законов, № 3127).