Начало славянской письменности
В 862 г. прибыло в Царьград посольство князей Моравии и Паннонии Ростислава, Святополка и Коцела с просьбой к императору и патриарху о присылке в эти земли учителя христианской веры, который на славянском языке, понятном народу, проповедовал бы христианское учение. Император и патриарх избрали для этой цели славного ученого миссионера Константина Философа с братом его Мефодием, как людей, знавших славянский язык, ибо они были родом из Солуни, где тогда все умели говорить по-славянски. Принимая на себя это поручение, Константин Философ заявил, что невозможно проповедовать и утверждать христианство только путем устной проповеди; для этого необходима письменность на том языке, на котором происходит проповедь. С этим согласилось и византийское правительство, но так как по справкам оказалось, что у славян письменности нет, то Константин Философ получил новое поручение — составить славянскую азбуку и применить ее к делу. Константин Философ тогда же взялся за осуществление этого поручения вместе со своими сотрудниками, удачно его выполнил и уже в Царьграде приступил к переводу на славянский язык Евангелия: «Искони бе Слово и Слово бе к Богу» — вот первые слова, написанные на славянском языке. Так положено было начало славянской письменности, по рассказу биографа Константина Философа, принадлежавшего, вероятно, к числу непосредственных его учеников.
В Моравии и Паннонии Константин и Мефодий, вместе со своими сотрудниками, как взятыми из Константинополя, так и набранными на месте своей новой деятельности, успели многое перевести с греческого языка на славянский. Переведены были необходимые для богослужения части Ветхого и Нового завета, суточное богослужение, молитвы при совершении таинств и важнейших обрядов, «книги отечные», или собрание повестей о христианских подвижниках. Были переведены и некоторые другие книги, например, Мефодий переводил обширное сочинение брата своего Константина Философа, содержавшее его полемические беседы с еретиками, магометанами и иудеями при его прежних миссионерских хождениях.
Страница из Евангелия. Болгарское царство, XIII в.
Славянское богослужение в Болгарии
В период времени от 862 г. до 885 г. — года смерти Мефодия, возникла таким образом на славянском языке весьма значительная церковная литература, и образовался литературный славянский язык, которые на много веков сделались достоянием всех славян, усвоивших христианство от греческих миссионеров и сохранивших его, т. е. у всех православных славян. Но это сделалось возможным только потому, что продолжатели дела Константина и Мефодия нашли радушный прием и благоприятную почву в Болгарии. По смерти Константина Философа, принявшего в монашестве имя Кирилла, а особенно по смерти Мефодия, вследствие изменившихся внутренних и внешних политических обстоятельств, введенное славянскими просветителями на обширном пространстве земель, входивших тогда в состав Моравского государства, славянское богослужение подверглось гонению, его стало вытеснять богослужение на латинском языке, за которое стояло немецкое духовенство, находившее сочувствие у князя Святополка и поддерживаемое немецкими королями. Многие ученики и сотрудники Мефодия должны были удалиться за пределы Моравского государства и разойтись по соседним славянским землям. Важнейшие из учеников славянских первоучителей ушли за Дунай в Болгарию и были радушно приняты болгарским князем Борисом.
Болгария тогда была самым сильным из всех принявших христианство славянских государств. Русское и Польское племена были еще в язычестве, сербы не имели государственного единства и самостоятельности и только что приняли христианство, Моравское государство подверглось сильному политическому и церковному влиянию немцев и вскоре было разрушено вторжением мадьяр.
Болгары приняли христианство от греков во главе со своим князем Борисом в 865 году. Богослужение сначала совершалось, по всей вероятности, на греческом языке, так как об употреблении славянского языка в богослужении известий нет, да и духовенство вначале было из греков. Но болгары, как и славяне Моравии и Паннонии, конечно, должны были предпочесть богослужение на славянском языке. Прибывшие из Моравии ученики Мефодия: Климент, Горазд, Ангеларий, Савва и Наум нашли радушный прием и стали в Болгарии делать то же самое, что и в Моравии, т. е. вводить славянское богослужение и обучать славянской грамоте болгар. В Болгарии легче, чем в какой-либо другой славянской стране, могли найтись хорошие сотрудники и преемники в деле распространения и утверждения славянского богослужения и письменности. Из греческого пространного жития епископа Климента знаем, что он, а по другим известиям, и его сотрудники развивали свою деятельность в теперешней Македонии и южной Албании, в местах, которые находились неподалеку от родины Кирилла и Мефодия, значит, в такой области, где славянский язык в употреблении был тот самый, которым говорили Кирилл и Мефодий и который составил, конечно, основной элемент церковно-славянского литературного языка. Здесь всего легче можно было распространять славянскую грамоту и письменность. Здесь же легче, чем где-либо в других местах Болгарии, могли найтись ревностные последователи христианства, так как эти области незадолго перед тем приобретены были болгарами, а ранее входили в состав Византийской империи, и, несомненно, христианство существовало здесь и до формального крещения Болгарии при Борисе. Население Болгарии, особенно тех областей, которые находились в непосредственном соседстве с византийскими владениями, несомненно было более развито, чем какое-либо другое славянское племя; среди этого населения могло найтись не мало таких славян, которые знали по-гречески, а, может быть, и таких, которые могли получить и греческое образование. Этим объясняется то важное обстоятельство, что славянская письменность, литература, основанная образованнейшим среди тогдашних греков, Константином Философом, не только не заглохла в Болгарии, но получила быстрое и сильное развитие.
Нужно также иметь в виду и то обстоятельство, что пример и поощрение в литературных трудах подавали представители власти. Преемник Бориса, сын его Симеон, был человек образованный. В молодости он долго жил при византийском дворе в качестве заложника и получил там и литературное образование. Впоследствии он переписывался с византийскими министрами на греческом языке и состязался с ними в риторическом искусстве. Славянские современники прославляют его, как великого книголюбца, который собирал библиотеку, поощрял литературные труды и сам принимал в них участие, как, например, в составлении сборника «Златоструй», содержащего выборку нравоучительных слов преимущественно из сочинений Иоанна Златоуста.
Упадок Болгарии
Век болгарского царя Симеона (893-927) — золотой век болгарской письменности. Но, к сожалению, он был непродолжителен. Развитие болгарской литературы стояло в тесной связи с политической историей Болгарии, которая испытала много превратностей. Между Болгарией и Византией происходила ожесточенная борьба. Болгарское государство образовалось на территории, составлявшей часть Византийской империи. Хотя Византия и признавала независимость Болгарии, но никогда не отказывалась от своих прежних прав на нее. С другой стороны, болгарский князь Симеон, производя новые завоевания в пределах Византийской империи, заявлял притязание на титул царя, но не только болгар, но и греков; он стремился даже утвердиться в Константинополе и занять престол византийских императоров. Такие притязания, конечно, были не под силу болгарскому народу и только ожесточали греков, которые, превосходя болгар в культурном отношении, имели на них сильное влияние, как это обнаружилось при преемнике Симеона Петре (927-968). Ослабленная войнами с греками, внутренними несогласиями и походами русского князя Святослава Игоревича, Болгария в начале XI века в борьбе с греками лишилась своей политической независимости и династии; окончательное поражение нанесено было императором Василием, получившим прозвание Болгаробойцы, в 1019 году.
Потеря политической независимости повлекла за собой упадок славянской церкви и литературы. Хотя самостоятельность (автокефальность) болгарской церкви с архиепископом в Охриде (в Македонии) сохранилась, но высшее духовенство назначалось из греков. Таким образом, славянская литература не могла найти поддержки ни у высшего духовенства, ни у династии, которая была уничтожена. Некоторое возрождение болгарской литературы совершилось только с восстановлением политической независимости, что произошло через полтора слишком столетия (1185 г.) вследствие восстания болгар под предводительством братьев Петра и Асеня. Благодаря последовавшему вскоре (1204 г.) завоеванию Константинополя западными крестоносцами, династия Асеней не только укрепила политическую независимость Болгарии, но и снова добилась полной церковной самостоятельности, вступивши в родственные и договорные отношения с никейскими греческими императорами; восстановлен был болгарский патриархат (в Тернове, в 1234 г.). Но хотя и теперь болгарские государи титуловали себя царями «всех болгар и греков», соперничать с греками болгары, конечно, не могли, второе болгарское царство просуществовало не более двухсот лет. Недостаток внутреннего единства, набеги татар и усиление сербов подорвали могущество и прочность Болгарии. Когда в XIV веке появились на Балканском полуострове турки, то Болгария не могла оказать им сильного сопротивления и была завоевана к 1398 году, на полвека слишком ранее падения Византии от тех же турок. С потерей политической независимости вновь прекращается в ней и духовная деятельность. Болгария была страшно опустошена и разорена; в ее пределах расположились турки, чтобы отсюда нанести окончательный удар Константинополю. С утверждением турок на всем Балканском полуострове, болгары не могли оказаться важным и влиятельным элементом в составе Турецкой империи, их превосходили сербы, а в культурном отношении оказались выше тех и других, конечно, греки, которые в духовном отношении снова забрали в свои руки Болгарию.
Итак, географические условия и исторические обстоятельства были причиной того, что болгарская литература не в состоянии была стать долговечной и органически развиваться, но все-таки в своем первоначальном периоде она достигла замечательного расцвета, и нажитое ею духовное богатство сделалось достоянием шедших за нею вслед литератур сербской и русской, пользовавшихся до новейшего времени (до XVIII в.) одним и тем же общим литературным славянским языком с некоторыми отличиями в подборе слов (лексиконе), выговоре (фонетике) и правописании.
Положение болгарской письменности
Хронологическое обозрение болгарской письменности встречает большие затруднения, потому что во многих случаях нет данных для определения времени появления как оригинальных, так и переводных памятников; по большей части неизвестны также и имена трудившихся над ними лиц. При общности основного литературного языка для болгар, сербов и русских иногда не легко определить, где появился тот или другой памятник первоначально. Многие произведения, появившиеся в Болгарии, сохранились только в сербских или русских списках. Возможны и такие случаи, когда дошедший до нас памятник в рукописи болгарской есть позднейшая копия с русского или сербского памятника. Поэтому затруднительным является и точное распределение памятников в их происхождении по народностям. Впрочем, это и не представляет иногда большой важности в виду однородности и даже тождественности культурных начал у всех православных славян.
Вызванная потребностями христианства славянская письменность естественно вся носит христианско-религиозный характер и в своем содержании не может поэтому представлять оригинальности. Христианство пришло к славянам из Византии, где существовала уже огромнейшая многовековая христианская литература, явившаяся теперь непосредственным источником и образцом литературы славянской. Нужно было для славян уменье выбрать на этом обширном поле, где посреди пшеницы немало было и плевел, наиболее необходимое и наиболее ценное для новообращенного народа. Болгарская письменность в этом смысле представляет замечательное явление: из обзора ее увидим, что среди болгар нашлись люди, которые довольно удачно выбирали материал и предлагали его в хорошо обработанном виде. Конечно, не могло быть выдержанной системы и равномерности, но в общем заметно стремление дать наиболее ценное и необходимое.
Книги религиозного содержания
Прежде всего нужно и важно было иметь на славянском языке Священное Писание. Дело это в значительнейшей мере исполнено было уже при Кирилле и Мефодии, но продолжалось и потом: делались дополнения и исправления перевода библейских книг. Делались переводы не только одного текста книг Священного Писания, но и толкований на них отцов церкви. Продолжали пополняться переводы богослужебных книг, содержащих молитвы, песнопения и чтения. Переводилось очень много житий святых, сказаний о мучениках христианских и духовных легенд как в виде отдельных памятников, так и в составе специальных сборников, например, миней-четьих, патериков. Эта литература, проникнутая нередко истинной поэзией, доставляла обильный материал не только для церковного, но и для домашнего чтения.
Для церковной проповеди византийская литература представляла неисчерпаемый источник; мы встречаем переводы произведений этого рода в большом изобилии, рано появляются и самостоятельные опыты. Так епископ Климент составляет торжественные и похвальные слова на важнейшие христианские праздники, пресвитер и потом епископ Константин выбирает из сочинений Иоанна Златоуста и других отцов церкви беседы на евангельские чтения в церкви в воскресные дни на целый год, приспособляя этот материал к потребностям новообращенных. При участии царя Симеона составляется замечательный сборник «Златоструй», содержащий по преимуществу выборку нравоучительных отделов из бесед Иоанна Златоуста. Переводится не мало и других слов Златоуста, например, сборник «Андриатис», содержащий собрание слов знаменитого проповедника к антиохийскому народу по поводу низвержения статуй Феодосия. Дошло немало поучений безыменных, которые несомненно переведены были в Болгарии в очень раннее время.
Иоанн, экзарх болгарский
Одним из замечательнейших литературных деятелей века царя Симеона был пресвитер Иоанн, экзарх болгарский (т. е. уполномоченный от константинопольского патриарха — наблюдатель за духовными делами). Он оставил несколько обширных трудов, в предисловиях к которым объясняет их задачи и характер. Зная, что трудами Кирилла и Мефодия переведено на славянский язык Священное Писание, Иоанн экзарх решился заняться переводом «учительских сказаний», поощряемый в этом деле одним знатным черноризцем Дуксом, который указывал на то, что первая обязанность священника есть учительство. «Учительскими сказаниями» экзарх называет руководства по наукам. Он прежде всего и перевел руководство по догматическому богословию, лучшее из существовавших в греческой литературе, именно знаменитую книгу св. Иоанна Дамаскина «О правей вере» — богословскую систему, послужившую образцом для всего позднейшего христианского богословия. Иоанн экзарх вполне сознавал трудность перевода глубокого и отвлеченного по содержанию своему сочинения, — перевода на язык, не имевший еще никакой литературы. Но помимо содержания книги, трудности перевода происходили и от свойств языка. Вот как Иоанн экзарх в предисловии излагает свой взгляд на труд переводчика: «Молю и прошу вас… извинять меня, где, по вашему мнению, окажется, что я различно переводил одни и те же слова, ибо не может греческий язык переводиться на другой всегда одинаково; то же бывает при переводе и со всякого другого языка. Слово, красивое в одном языке, в другом не красиво, страшное в одном, в другом не страшно, имеющее в одном языке хороший смысл, в другом имеет дурной. В одном языке слово мужеского рода, в другом — женского, например, греческие слова «ватрахос» и «потамос» мужеского рода, а славянские слова «жаба» и «река» — женского и т. д. Нельзя везде обращать внимание только на греческое слово, но нужно наблюдать смысл; если случится иногда по-гречески имя муж. рода, а по-славянски женского рода, и при этом перевести словом мужеского же рода, как в греческом, то перевод обратится в великое искажение. Вследствие этого и мы, отказываясь иногда от тождества в словах, наблюдали тождество смысла, ибо ради смысла переводим эти книги, а не ради тождества в словах». Сознательное и разумное отношение Иоанна экзарха к делу перевода сказалось и в том, что он не сполна перевел сочинение Дамаскина (из 100 глав только 48), выпустив те главы, в которых излагаются тонкости разногласий монофизитов и монфелитов.
Кроме «Богословия», в рукописях приписывается Иоанну экзарху перевод «Философских глав» или «Диалектики» Иоанна Дамаскина (составленной по Аристотелю) и книги «Об осмих частех слова», или «Грамматики», приписываемой тому же Иоанну Дамаскину. Таким образом, Иоанн экзарх в этих своих переводах дал руководства по трем важнейшим наукам — богословию, философии и грамматике.
Тому же Иоанну экзарху принадлежит обширное сочинение «Шестоднев», или объяснение библейского рассказа о шести днях творения мира, причем сообщаются разнообразные сведения и мнения о Божестве, ангелах, мире и человеке. Иоанн экзарх воспользовался однородными трудами на греческом языке Василия Великого, Севериана Гевальского и других христианских писателей, а также сочинениями Аристотеля, преимущественно по естественной истории, причем полемизирует с последним по некоторым вопросам. Это сочинение Иоанна экзарха, основанное на авторитетных греческих писателях и содержащее много интересных сведений о Божестве, природе и человеке, проникнуто все одной мыслью — прославления величия Божия, обнаруживающегося в творении.
В рукописях есть указания, что Иоанну экзарху принадлежит перевод обширных и интересных житий св. Антония Великого и св. мученика Панкратия. С именем Иоанна экзарха известно также церковное «Слово на Преображение Господне».
Трудам Иоанна экзарха принадлежит весьма важное значение: по своему содержанию, они доставили обширный образовательный материал, а по изложению много содействовали выработке славянского литературного языка; благодаря хорошему знанию греческого языка и здравым воззрениям на задачи переводчика, многие, употребленные экзархом научные термины и слова для выражения отвлеченных понятий, не только вошли в церковнославянский литературный язык, но сохранились и до настоящего времени в литературном языке русском.
Подобное же значение в выработке славянского литературного языка имеют и другие переводы глубоких по содержанию сочинений греческих отцов церкви, появившиеся в то время; таковы, например, переводы огласительных поучений Кирилла Иерусалимского и четырех слов Афанасия Александрийского против ариан, перевод последних принадлежит упомянутому уже Константину Пресвитеру и отличается замечательною ясностью языка, несмотря на отвлеченность содержания, требовавшего составления и применения множества новых слов.
Стихотворные опыты
Тому же Константину Пресвитеру принадлежит опыт сочинения стихов на славянском языке по образцу греческих, именно в стихах написан им «Пролог» к его «Учительному Евангелию». Греки того времени в теории стихотворства держались старой метрической системы, но на деле должны были ее видоизменять и искажать: так как греческий язык к тому времени утратил количество, т. е. долготу или краткость гласных звуков, принимались в расчет не звуки, а буквы; размер стихов сводился к известному числу слогов в стихе, особенно употребителен был шестистопный ямб или двенадцатисложный стих. Таким стихом написан и «Пролог» Константина Пресвитера. Начальные буквы стихов представляют акростих — славянский алфавит; в счет слогов входят буквы ъ, ь и й, впоследствии утратившие значение гласных звуков. Свойства славянского языка в расчет приняты не были, как не были они приняты и в переводе греческой грамматики Иоанна Дамаскина. Этим объясняется, что искусственное стихотворство в славянской литературе не привилось, хотя известны опыты и помимо «Пролога» Константина Пресвитера, например, похвала болгарскому царю Симеону, принадлежащая неизвестному автору и помещенная в виде послесловия к переводному энциклопедическому сборнику, известному под названием «Святославова сборника 1073 года». Эта русская рукопись XI века представляет, однако, лишь копию с переводного труда, появившегося в Болгарии при царе Симеоне. Сборник этот принадлежит к числу весьма замечательных памятников древнейшего периода болгарской письменности, содержа большое число цельных статей и отрывков догматического, дидактического, философско-схоластического и исторического содержания, принадлежащих разным византийским писателям.
Исторические сочинения
Видное место занимают в болгарской письменности переводные исторические сочинения. Переводились византийские хроники, излагавшие историю человечества от Адама до позднейших времен по четырем великим монархиям. Сюда относятся хроники Иоанна Малалы, Георгия Амартола (переведенная вторично в Сербии) и Симеона Метафраста, а также краткий перечень византийских императоров патриарха Никифора. В период второго болгарского царства в XIV веке была переведена хроника Манассии, снабженная интересными заметками болгарского переводчика. Известен еще перевод «Паралипоменона Зонары», но он был сделан в Сербии. Из этих сочинений славянские читатели могли почерпать довольно обильные сведения по всеобщей истории, но в Болгарии историческая литература не развилась. Переводными трудами по истории обильно воспользовались составители русских летописей и разнообразных компиляций по всеобщей истории, известных под именем «хронографов».
Наряду с сочинениями историческими в собственном смысле переводились и исторические повести. Важнейшие между ними — повесть о Троянской войне и Александрия, или повесть об Александре Македонском. Повесть о Троянской войне основана не на поэмах Гомера, а на позднейших сухих компиляциях, известных с именами Диктиса — грека с острова Крита — и Дарета — троянца. Сказания о Трое входят в состав содержания хроник Малалы и Манассии, но в последней помещается, сверх того, особая, совершенно отличная повесть, в языке которой есть указания на ее западное происхождение. Повесть о Трое при переписке не вызвала значительных переработок. Древнейшие списки сказания об Александре Македонском встречаются в рукописях хроники Малалы. Повесть эта есть перевод греческого сочинения, ложно приписываемого сподвижнику Александра Каллисфену и потому известна под именем Псевдокаллисфена. Первоначальный славянский перевод впоследствии, в России, подвергался не раз переработкам, что свидетельствует о популярности этой повести. Она интересовала читателя не только личностью героя, обрисованной симпатичными чертами в христианском духе, но и рассказами о диковинках и чудесах Востока, встречающихся на пути Александру, который все хочет узнать, все исследовать. У сербов появился впоследствии перевод сказания об Александре Македонском в другой редакции, которая сделалась еще более популярной среди русских читателей и стала вытеснять первую.
Дидактические сочинения
Как в византийской литературе, так и в старославянской был чрезвычайно богат отдел дидактических сочинений в самых разнообразных формах. Переводились сочинения, написанные в форме «поучений» и «наставлений» отца к сыну, как безымянные, так и принадлежащие известным лицам, систематические сборники наставлений и рассуждений о добродетелях и пороках (например, Пандект Антиоха, Лествица Иоанна Синайского), сборники афоризмов и изречений такого же характера (с именами Соломона, Иисуса — сына Сирахова, Исихия, Геннадия), и не только библейских и христианских лиц, но и языческих, например, Менандра Мудрого.
В большом ходу был сборник (известный в различных редакциях) под названием «Пчела, речи и мудрости от евангелия, апостола, святых мужей и внешних философов». Дидактический характер имели также некоторые повести восточного происхождения; таковы: Стефанит и Ихнилат, Варлаам и Иоасаф, Акир Премудрый. Первая из этих повестей есть сборник восточных басен, восходящий к знаменитому индийскому сборнику Панчатантра или Пятикнижие. Название свое сборник получил от имени двух действующих лиц — Стефанита, т. е. Увенчанного, и Ихнилата, т. е. следящего, являющихся в греческом тексте, с которого был сделан перевод славянский; в арабском оригинале греческого перевода они называются Калила и Димна, т. е. Прямодушный и Лукавый; в Панчатантре играют видную роль два шакала Karataka и Damanaka. Рамку повести составляет рассказ об интригах Ихнилата при дворе царя Льва, который советуется с неким философом по разным вопросам нравственно-практической жизни. Философ отвечает в форме примеров и рассказов, в которые вводятся новые рассказы и басни. Действующими лицами являются различные животные, которые и высказывают разные нравственные правила и мнения, нисколько не соответствующие их естественным качествам.
Духовный роман о Варлааме и Иоасафе по сюжету также восточного происхождения: он признается христианской переработкой одного эпизода из жизни Будды. В нем рассказывается об обращении индийского царевича Иоасафа пустынником Варлаамом в истинную веру. В форме апологов Варлаам излагает христианское учение, заимствуя материал для них как из евангельских притч, так особенно из восточных рассказов, сопровождая их нравоучительными иносказательными толкованиями. Это одно из самых поэтических произведений, развивающих аскетический идеал. На славянский язык оно переведено с греческого.
Повесть об Акире Премудром также переведена с греческого оригинала, который, однако, не найден; по происхождению же своему она принадлежит Востоку и находится в ближайшем родстве с арабской сказкой (в сборнике «Тысяча и одна ночь») о Санхерибе и его мудром советнике Гейкаре. В славянской редакции повесть носит христианско-поучительный характер. Наставления Акира (Гейкара) племяннику его Анадану (Надану) напоминают многочисленные христианские поучения в форме нравственно-практических поучений отца к сыну.
Апокрифы
Особенное богатство в старославянской письменности представляет апокрифическая литература. Сюда относятся не только апокрифические сказания о ветхозаветных и новозаветных лицах и событиях, но также статьи и книги суеверного характера, например, книги астрологические и гадательные. Некоторые из апокрифических сочинений возникли среди еретиков и преследовались церковью, другие же, притом огромное большинство, ничего еретического не представляют и свободно распространялись как в Византии, так и у славян. К числу апокрифов такие сочинения относятся лишь потому, что сообщают о библейских лицах такие подробности, которых нет в канонических книгах, но предлагают их иногда в художественной, поэтической обработке, что и делало их особенно популярными. Апокрифы давали поэтому нередко материал для церковной проповеди, поэзии (песнопений) и живописи. Славянская апокрифическая литература почти исключительно переводная. Но значение ее состоит не только в том, что она была любимым чтением и влияла на образование народных воззрений на различные предметы природы и жизни человеческой, а также на содержание народной устной словесности, но и в том, что в славянских текстах нередко сохранились древние и важные памятники, оригиналы которых утрачены или известны в других редакциях. Из ветхозаветных апокрифов особенно замечательны сказания об Адаме, Енохе, Мелхиседеке, Аврааме, Моисее, Давиде и Соломоне. Так, славянская «Книга святых тайн Еноховых» представляет собою особую редакцию древней (дохристианской) книги Еноха, от которой дошли на греческом языке лишь отрывки, а более полный текст сохранился на эфиопском языке. В славянской редакции рассказывается о путешествии Еноха по семи сферам небесным, причем сообщается своеобразная космография, учение об ангелах стихий, о падении ангелов; на седьмом небе Еноху сам Бог рассказывает о творении мира, и этот рассказ сильно отличается от библейского. Находясь на седьмом небе, Енох под диктовку ангела в 366 книгах описал все, что было, есть и будет как относительно природы, так и каждого человека, и во всем нашел строго предустановленный порядок. Сошедши на землю, Енох поучает своих детей строгой нравственной жизни. Возвышенное нравственное учение книги Еноха очень близко к учению евангельскому. Продолжение книги Еноха составляет замечательный рассказ о рождении Мелхиседека от мертвой жены Нира Софонимы, неизвестный из других источников. Равным образом неизвестны греческие оригиналы для таких апокрифов, как «Откровение Авраама», «Исход Моисеев», «О Соломоне и Китоврасе» и мн. др. Из новозаветных апокрифов известно несколько апокрифических евангелий: очень популярное протоевангелие Иакова, Никодимово Евангелие, Евангелие Фомы (еретического происхождения и потому довольно редко попадающееся в рукописях), апокрифические сказания о хождениях апостолов на проповедь. Особенно много известно апокрифических сочинений, трактующих о кончине мира, страшном суде и загробной участи праведных и грешных; таковы: апокрифический апокалипсис Иоанна Богослова, Видение апостола Павла, Хождение Богородицы по мукам и др. Разного рода бедствия, особенно опустошения христианских земель мусульманами, внутренние смуты и физические бедствия как в Византии, так и у славян внушали мысль о наступлении последних времен и давали повод в современных событиях видеть те бедствия, которые предсказывались в сочинениях эсхатологического характера. Это вызвало переработку старых сочинений и составление новых в форме исторических пророчеств post factum с именами пророков, например, Исаии, Даниила; особенной популярностью пользовались «Слово Мефодия Патарского о царствии язык последних времен», а также хризмы или проречения с именем Льва Мудрого. Такие сочинения, изображавшие преимущественно борьбу Византии с восточным мусульманским миром и западным — латинским, охотно переводились болгарами, у которых историческая литература в собственном смысле почти совсем не привилась, равно как и сербами, и подвергались вставкам и переработкам применительно к событиям своей истории. В одном из такого рода сочинений, в «Пандеховом пророческом сказании», между прочим, находится такая характеристика положения Византии и соседних народов и государств: «Византия град есть; приде Костадин из Рима и развали и созда град и нарече имя ему по своему созданию Константин град; и царствоваша в нем Ромеи (т. е. греки) до кир Мануила царя, и потом не царствуют, дондеже придет число гнева летом». «Тарта река есть велия…, тем же халдеисци языци наричются Тартарие два меча…: дважды бо им изыти на землю гневом». «Кумани (т. е. половцы) нигде же речени будут и погибнут». «Руси волчки (т. е. по-волчьи) повыют и розыдутся, люту казнь примут, истают аки воск от лица огня». «Угры маловременны будут». «Сербии маломерен и паки воззвенит; перво смирится с великим царем (т. е. византийским) и потом воздвигнет оружие на него и победит его, яко Иисус Амалика и Гаваониты, и вознесется имя его в живущих окрест его». «Болгарин млад; и двум виющимся третий будет первый; младость же есть пременение царства». Очевидно, что эта характеристика составлена около половины XIII века и довольно верно рисует положение юго-востока Европы вскоре после нашествия татар, но еще во время занятия Константинополя латинянами. Подобного рода памятники, вращавшиеся в народной среде, представляют интерес, главным образом, в том отношении, что в них выражается настроение народных масс под гнетом тяжелых событий. Такое же значение имеют и другие сочинения апокрифического характера, особенно разного рода гадательные и астрологические книги, например, громники, в которых по появлению грома в том или другом месяце и числе предсказываются разные события и, главным образом — бедствия от врагов христианства — измаильтян, а также внутренние смуты, насилия вельмож, разбои на море и суше, землетрясения, голод, моровое поветрие и т. д.; очень редко предсказываются явления благоприятные; это показывает, что тяжелое настоящее мало сулило утешения и в будущем.
Богомильские книги
Распространению апокрифических сочинений между болгарами и сербами содействовало весьма раннее (около половины X в.) появление и продолжительное существование ереси богомильской, получившей свое название от имени ее основателя, болгарского попа Богумила. Учение богомилов признавало себя христианским, но в своем основании имело принцип дуализма, или признание двух начал, доброго (Бога) и злого (дьявола), из которых злому началу приписывалось творение видимого мира и безраздельное господство над людьми до пришествия Христа; богомилы, однако, и воплощение Христа признавали не действительным, а призрачным, отрицательно относясь ко всему материальному миру, как произведению дьявола, отвергали учреждения христианской церкви: таинства, обряды, иерархию, и проповедовали крайний аскетизм. Среди богомилов пользовались поэтому известностью такие сочинения древних еретиков, в которых развивалась та или другая черта их учения. Так очень популярно было апокрифическое «Видение Исаии», в котором рассказывается о сошествии Христа на землю с плотью, не действительной, а призрачной, и «Прение дьявола с Господом», развивающее учение о силе и власти дьявола. Собственно богомильских сочинений на славянском языке в подлинном виде до нас не дошло, но сохранились апокрифические памятники с богомильскими вставками, или же богомильские сочинения, переделанные православными, но удержавшие некоторые черты богомильских представлений. Таковы «Сказание о создании твари Божией на море Тивериадском», известное во многих вариантах, «Видение Варуха», некоторые редакции апокрифической «Беседы трех святителей». Во всех этих произведениях отразились преимущественно космогонические богомильские воззрения, приписывающие творение материального мира дьяволу. В латинском переводе, сделанном со славянского, вероятно, болгарского оригинала для западных еретиков дуалистического толка — катаров или патарен, дошла «Книга св. Иоанна» (Liber sancti Iohannis), по своему содержанию оказывающаяся, несомненно, богомильским сочинением. В форме беседы Иоанна Богослова с Иисусом Христом на Тайной вечери рассказывается в этой книге история творения мира и человека, явления Христа для избавления рода человеческого от власти дьявола, и дается откровение о кончине мира. Богомильский автор воспользовался апокрифическим откровением Иоанна Богослова, известным в греческих и славянских текстах, книгой Еноха в славянской ее редакции, крестными легендами, «Видением Исаии», и при помощи этого материала изложил основные пункты богомильского учения.
Поп Иеремия
Апокрифы распространялись в Болгарии и не только проповедниками богомильского учения. Так, известен болгарский поп Иеремия, как усердный распространитель апокрифических сочинений, но нет прямых указаний на то, чтобы он принадлежал к богомильской секте; содержание распространявшихся им апокрифов не развивает богомильского учения и даже прямо противоречит ему. Индексом апокрифических книг, или «статьей о книгах истинных и ложных», Иеремия, болгарский поп, выделяется специально, как распространитель ложных книг. Так, ему приписывается распространение лживых молитв против болезней — трясавиц и нежита, олицетворенных в образе демонических существ, причиняющих разнородные болезни; такого рода молитвы до сих пор находятся в употреблении среди болгар, сербов и русских; подобные же молитвы-заговоры известны на Западе, да и приписываемые Иеремии не представляют ничего оригинального: это простые переводы с греческого. Гораздо важнее приписываемое индексом болгарскому попу Иеремии «Слово о древе крестном — извещение св. Троицы». Это довольно обширное сочинение, в котором по канве крестной легенды, т. е. истории происхождения и сохранения древа, из которого сделан был крест для распятия Спасителя и двух разбойников, пересказано несколько интересных легенд, отчасти известных по другим памятникам, а отчасти встречаемых только здесь. Большая часть этих легенд известны на греческом языке, но для некоторых греческих оригиналов не отыскано. История крестного древа в этом сочинении начинается от того древа, которое выросло из посаженных Моисеем для услаждения горькой воды в Мерре крестообразно сплетенных трех ветвей (обозначавших Св. Троицу): кедра, певги и кипариса. Моисей пророчески предсказал назначение этого древа, как древа спасения, и оно с тех пор охранялось разбойниками, искавшими покаяния в своих грехах и проповедовавшими друг другу о назначении древа; из этих разбойников один, Амвросий, был при Моисее, другой, Есром, при Давиде. В «Слове» Иеремии рассказаны интересные легенды о сообщении Давидом Соломону модели иерусалимского храма, сделанной из восковых свечей, и о построении храма Соломоном, получившим через ангела перстень с таинственной надписью (для покорения демонов и привлечения их к работе по постройке храма, — как рассказывается в других крестных и иных легендах). Собирая редкие и дорогие материалы для построения храма, Соломон узнал о древе при Мерре, осмотрел его, удивился как его красоте, так еще более тому назначению, о котором пророчески предупреждал его разбойник Есром; с величайшими трудностями доставлено было древо в Иерусалим, где возбуждало всеобщее удивление своей красотой и «извитием»; все попытки употребить его для постройки храма были напрасны, так как, несмотря на тщательные измерения, оно оказывалось то длинно, то коротко; древо было положено возле храма для отдохновения проходящих; разбойник Есром пришел вслед за деревом и остался при нем до смерти; после него жили при древе другие разбойники и продолжали проповедовать о назначении древа; самое место, где находилось древо, стало называться «разбоищем», и всякий, остававшийся служить при дереве, получал имя разбойника, хотя таковым и не был. Упомянув кратко о преемниках Соломона до Ирода, автор снова сообщает некоторые легенды, относящиеся к жизни Христа. Так, он рассказывает о нахождении Христом главы Адамовой на берегу Иордана, о споре двух царей из-за этой главы, отличавшейся огромными размерами, так что один из царей положил ее у ворот своего дома, входил в нее для отдыха и хотел сделать в ней себе усыпальницу, но Христос приказал похоронить ее за городом на месте, прозванном с тех пор Краниевым. Здесь же рассказывается особо отмечаемая в индексе легенда о том, «как Христос плугом орал»: при Августе шли обширные работы по постройке городов и дорог, никто не был без дела; тогда и Христос, встретив человека, орущего волами, взял плуг и провел три борозды и тем освятил ручной труд. Далее следует очень интересная легенда, как Пров, сын царя Селевка, назвал Христа братом во время купанья, как Пров желчью и утробой пойманной Христом рыбы исцелил слепого отца и бесноватую жену свою (рассказ близко напоминает библейскую историю Товита и Товии), как Христос помогал Прову в сборе дани. Далее в «Слове» излагаются известные легенды о сношениях со Христом Авгаря и о поставлении Иисуса в иерейство при иерусалимском храме. В конце «Слова», перед кратким рассказом о распятии, передается история последнего разбойника, стерегшего крестное древо, по имени Спутника, который, по завещанию отца, и был распят со Христом, как разбойник благоразумный. Все эти легенды, ничего не имеющие общего с библейскими и евангельскими повествованиями и потому отвергавшиеся церковью, как видно из индекса, однако не проводят никаких еретических мыслей и ничего не содержат такого, что свидетельствовало бы об их богомильском происхождении. Известны другие крестные легенды с именами свв. Севериана и Григория; в них встречаются отчасти те же мотивы, но история древа ведется не от древа при Мерре, а от райских дерев, в насаждении которых участвовал Сатанаил.
Крестные легенды были известны богомилам, но они переделывали их по-своему: так, в «Книге св. Иоанна» (латинской) вручает Моисею три ветви для насаждения древа креста дьявол; он сам изобрел крест, как орудие своей мести.
Полемика против ересей
Распространение ложных сочинений и мнений не оставалось без протеста, который выражался не только в форме запрета, издания официального индекса, но и в форме полемических сочинений. Из этих последних особенно замечательны: одно — послание иерусалимского монаха Афанасия к некоему Панку, начитавшемуся басен попа Иеремии и распространявшему их; другое, более древнее и важное, именно «Слово Козьмы пресвитера на новоявившуюся ересь богомилю». Козьма пресвитер жил во 2-й половине X в., как видно из его увещания к духовенству, из которого многие знали знаменитого Иоанна экзарха, современника Симеона. Слово Козьмы пресвитера принадлежит к числу замечательнейших самостоятельных сочинений во всей старославянской литературе. Оно свидетельствует не только о хорошем знакомстве с богомильским учением и православной догматикой, но и с лучшими приемами полемики: опровергая учение еретиков, автор, обладая несомненной начитанностью, ссылается только на те книги, авторитет которых признавался и противниками. Вторая часть слова посвящена горячему обличению пороков среди православных, преимущественно духовенства и монашества, что особенно было важно в виду строгой жизни еретиков. Сочинение Козьмы пресвитера приобрело большое значение: из него делались выписки отдельных мест в сборниках и заимствования как в полемических, так и обличительных сочинениях; особое внимание обращали на него у нас на Руси в XV веке, когда приходилось полемизировать с такими положениями учения жидовствующих, которые совпадали с богомильскими, хотя выходили из других начал, например, о церковной иерархии, иконопочитании, почитании святых, обрядах и пр. Вообще, на Руси обильно пользовались юго-славянской письменностью, которая здесь принесла не меньшую, если не большую пользу, чем на своей родине.
Автор: М. Соколов